Дочь полка

Глаза девочки сделались ещё шире, она прикусила щёку и уставилась в одну точку. Резанцев пробил ритм пальцами по столу и тоже отвернулся. Про машину он ей рассказывать не собирался, ей этого достаточно.

– Но на этот раз мы будем к этому готовы, – успокоил Катю он. – Не бойся.

– Вам же тоже страшно? – спросила тихо та. – Верно?

На этот раз Александр уставился в одну точку. Ребёнок прав, слишком много всего сразу навалилось. Но он обязан сохранить холодный разум и действовать дальше.

– Нет, – отрезал он, – совсем нет.

«Иногда он напоминает мне отца», – неожиданно пришла мысль в голову Кати. – «Папа сказал тоже самое, когда уходил на фронт». Девочка вспомнила, как тёплый летний день, несущий в себе только радость и счастье, превратился в день слёз и горя. Все провожающие тогда не могли сдержаться от плача: мужчины уходили на войну. Десятилетняя Катя тогда ещё подбежала к отцу и обняла его в последний раз в жизни:

– Пап, – сказала она. – Ты не боишься?

– Нет, совсем нет, – с этими словами Алексей Камышев крепко прижал её к себе одной рукой так, что ребёнку пришлось встать на носки.

Но чтобы он там не говорил, девочка чувствовала, как слегка дрогнула его рука, и как быстро бьётся его сердце. Это было последнее, что он ей сказал. Больше девочка его не видела и не увидит никогда. Но по командиру не было вообще ничего заметно. Может он и правда спокоен?

– В любом случае я постараюсь тебя максимально не привлекать во всё это, – говорил Резанцев. – Ты главное, будь осторожна и никому ни слова. Даже если тебе будет казаться, что ты знаешь человека очень хорошо и ему можно довериться. Если тебе покажется что-то странным – обращайся либо ко мне, либо к Сорокину.

С этого момента началась жизнь из опасений и недоверия. Теперь даже среди своих было страшно находиться. Но Катя верила, кто командир во всём разберётся.

Глава 13

ГАЗ – 55

ГАЗ – 55, не спеша, преодолевал свой путь от лагеря к вокзалу. Дорога предстояла долгая и нелёгкая. Машина прыгала на кочках неровной тропы, проваливалась и выезжала из небольших ям. Сильная качка приносила боль раненым. Медсестра по имени Любовь Зайцева не знала куда деться ей в этой тесной машине. Ей самой было трудно не упасть на кого-то, а ещё нужно оказывать медицинскую помощь. ГАЗ – 55 подпрыгнул. Семён Петров, который вёл себя всё это время тише всех, вскрикнул на верхней полке, а затем, зажмурившись и стиснув зубы, тихо проговорил:

– Чтоб чёрт побрал мою ногу!

Колотыев, который лежал ниже, пыхтел, пытаясь дышать как можно ровнее, чтобы было не так больно. Его красное от напряжения лицо покрылось потом, он закрыл глаза. Но как бы он не пытался выровнять дыхание, при очередной хорошенькой встряске, боец начинал дышать всё чаще. Медсестра не выдержала: она подобралась к стенке кабины, при этом, чуть не упав на Собойленко, который был без сознания и бормотал под нос какую-то чушь, и постучала к водителям.

– Опять Любка ломится, – злился Кузнецов, поворачивая руль. – Не понимает, что ли, что тут дороги фактически нет?!

– Может и не понимает, – сидел тихо Важатов, опасаясь злить своего старшего товарища. Он вытянул и так длинную и тоненькую шею, чтобы посмотреть вперёд. – Нам ещё долго здесь?

– Да, – ответил тот, и услышав вновь настойчивые стуки Зайцевой, вздохнул и обратился к рядом сидящему. – Володь, постучи этой неугомонной бабе и скажи, что дорогу мы никак не выпрямим.

– Хорошо, – быстро кивнул тои, и повернувшись к стенке, крикнул. – Люба! По-другому мы не можем проехать! Потерпите чуть-чуть!

Стуки прекратились. Медсестра, видимо, наконец, угомонилась.

– Володь, – достал одной рукой из кармана зелёную пачку папирос с надписью «БЕЛОМОР» Кузнецов, – подожги.

Владимир пошарил по карманам руками и достал железную зажигалку. Он откинул крышечку и стал давить на колёсико. Первое время появлялись только искорки, но с пятой попытки, наконец, вспыхнуло пламя. Боец зажёг папиросу друга. Тот сделал длинную затяжку и выпустил большое облако дыма. Важатов закашлял и стал махать ладонью, разгоняя дым. Кузнецов сидел с каменным лицом.

– Ты что-то серьёзный сегодня какой-то, – облокотился головой на стекло Владимир.

– Я всегда серьёзен, – сказал тот.

– Ну, после того, как мы приехали в лагерь, ты сильно изменился. С командиром не поладил или что?

– С командиром я как раз вот поладил, выпустил ещё раз пар Кузнецов, тут дело в другом.

– И в чём же?

– Да девочка там была одна. На Маруську мою очень похожа, только моя Машка чуть старше будет и волосы у неё каштановые. А эта младше и черноволосая. И уже с проседью.

– Я тоже удивился, – вспомнил тот. – Что ребёнок забыл в батальоне?

– Она единственная выжила из всей деревни. Фрицы всех сожгли. Помнишь мальчишку видели в тот раз? Тоже единственный выжил.

– Который в печке успел спрятаться?

– Да, – кивнул тот. – Ему лет четырнадцать есть, а уже винтовку в руках держит. Удивляюсь я нынешним детям, – тут им попалась кочка, ГАЗ – 55 подскочил. – Ох ядрёна! Да что же это такое?!