Дочь полка

Постиранные бинты сушили при помощи печки буржуйки. Это надо было придумать такой извращённый метод: вешать вещи на ручки сбоку и следить за тем, чтобы они не испортились, проделывать какие-то манипуляции в процессе. По быстрым и ловким движениям Зои было видно, что делает она это уже давно не первый раз. Бинты просушились не до конца, в общем также, как и постирались, ведь выглядели они далеко не белыми, а скорее серыми. Но на лишнюю возню времени не было: вот-вот прибудут раненые, кому надо будет делать перевязки и оказывать остальную медицинскую помощь. Катя засунула ладони под подмышки, чтобы их хоть как-то отогреть, а то пальцы уже совсем не слушались и ничего не чувствовали, кроме колкой боли, которая с каждым мигом становилась всё более невыносимой. Пошёл дождь: он был сначала мелким, но за короткий промежуток времени, набрал свои обороты и перерос в настоящий ливень. Прогрохотал гром. Катя сначала подумала, что это очередной взрыв, но, когда после молнии прошёл следующий – поняла, что началась гроза. У многих солдат от перемены погоды, стали ныть раны. Они ворочались на кроватях, зажмурившись и стиснув зубы. Девочке оставалось только сидеть в стороне и тихо сочувствовать бедолагам. Даже врачи им не могли сейчас помочь. Катю всегда во время дождя сильно клонило в сон, а сейчас в медпункте было так тихо и темно, что от этого дрёма охватывала ещё больше. И поспала она сегодня всего ничего: каких-то жалких три с лишним часа. Сейчас только-только рассвет должен быть. Не только ей хотелось спать, отдаться спячке хотели все, но медсёстрам мешала работа, солдатам – ноющая боль, а Кате совесть. Хоть и сейчас работы для неё не было, это не означает то, что она не может появиться потом. Но с каждым морганием веки становились всё тяжелее и тяжелее, пока совсем не сомкнулись, а голова упала на грудь. Она вздрогнула и протёрла глаза: «Нет, спать нельзя, спать нельзя!» – приказала в мыслях себе Катя. Она осмотрелась и потеряла дар речи: девочка находилась у себя дома на родной старенькой печи, где спали её братья. Дом, милый дом. Всё так, как было раньше: скрипучий деревянный пол, мамина любимая пожелтевшая скатерть, полка с иконами, на которой стояла толстая, почти догоревшая свеча, накрытая пледом лавочка и покосившееся семейное фото над одной из кроватей. Луч солнце пробрался через окно и распластался на полу. Девочка откинула одеяло и увидела своё любимое платье, которое было передано ей от матери. Она спустилась вниз и босыми ногами встала на освещённую солнцем поверхность пола. Тепло. На улице было оживлённо, все что-то радостно выкрикивали, только непонятно что. Была не осень, а жаркое лето. Это девочка поняла по зелёной ветке вишни, которая постукивала по стеклу окна. Катя обернулась на лавочку, на которой всегда рассиживали ненасытные оккупанты. Их там не было. Да и вообще присутствия фрицев не ощущалось: эти суки давно бы прогнали всех с улицы предупредительными выстрелами в воздух, да и местные не стали бы сами так кричать и радоваться в их присутствии. Что произошло? Тут в комнату забежали друг за дружкой её младшие братья. Они кинулись обнимать старшую сестру и одновременно что-то пытались на радостях сказать ей. Тут в дверном проёме показалась мать:

– Победа! – закричала она со слезами на глазах. – Победа! Фрицы бегут в свою проклятую Германию! Всё кончено!

– Не может… – сумела произнести Катя перед тем, как Анна подошла и обняла детей.

– Скоро отец ваш придёт, – плакала женщина, – и всё будет налаживаться. Всё будет хорошо! Мы будем жить как прежде! Мы будем жить!

Катя плакала от счастья вместе с семьёй. Она наконец чувствует тепло матери, запах её каштановых волос. В девочку крепко вцепились младшие братья. Всё так, как было раньше.

– К нам придёт батя! Мы увидим батю! – кричал Костя. – Мам, я же вырос? Он меня узнает?

– Он вас не узнает, – усмехнулась женщина. – Вы стали такими взрослыми и самостоятельными. У меня сыновья выросли настоящими мужчинами, – с этими словами она погладила Колю по голове.

Тут девочка остановилась и взглянула на семейную фотографию, а затем на лавку. И тут вернулась к памяти горькая правда:

– Папа погиб в том году, – проговорила она.

– О чём ты, солнце? – обхватила ладонями лицо дочери Анна.

– И ты… – всхлипнула Катя. – И все вы… Вас нет, – с этими словами она нехотя убрала руки матери и выбралась из объятий братьев. – Вас уже больше нет со мной. Мне всё снится.

Лица родных поменялись, стали печальными и задумчивыми. Они стояли перед ней, как живые стояли. И так больно было осознавать, что это всё не реально. Девочка держалась, чтобы не выпустить эмоции наружу:

– Зачем? – прошептала она. – Зачем вы пришли? Не надо ко мне приходить! Мне больно вас видеть! Мне больно! Слышите? Нет вас больше! И отец никогда с фронта не вернётся! Хватит мне лгать! Ты же, мам, сама говорила, что враньё – это плохо! Мне больно на вас смотреть!