Добывайки в поле

– И даже не одна. Из-под какао. Или такая, в которой человеки держат табак. – Он снова помолчал, затем добавил: – То хранилище, что мы вырыли, слишком мелкое. Спорю на что угодно – эти чёртовы мыши добрались и до орехов.

– А ты не мог бы научиться стрелять из лука? – спросила, чуть помолчав, Арриэтта.

– Зачем? – удивился Под.

После недолгих колебаний она единым духом выпалила всё про Спиллера: про его тугой лук, про смертоносные стрелы с шипами на конце. Рассказала и о том, как Спиллер наблюдал за ними, в то время как они гонялись за ночной бабочкой в освещённой, как театральная сцена, пещерке.

– Мне это не нравится, – сказал Под, подумав. – Я не люблю, когда кто-то заглядывает ко мне в окна. Это следует прекратить: хоть ночью, хоть днём, – потому что есть здесь что-то нездоровое, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

Арриэтта прекрасно всё поняла.

– Нам надо сделать что-нибудь… вроде ставня или двери. Был бы у нас кусок мелкой проволочной сетки или тёрка для сыра… такой, как раньше, дома. Что-нибудь такое, что пропускает свет, я хочу сказать. Не жить же нам опять в темноте.

– Придумал! – вдруг воскликнул Под и, обернувшись, задрал голову кверху.

Оттуда, с выступа насыпи, свисали вниз ветви молодого деревца, серебряные в свете луны. Несколько мгновений Под стоял, вглядываясь в листья на фоне неба, словно прикидывая, какое до них расстояние, затем, посмотрев вниз, принялся шарить ногой по песку.

– Что ты ищешь? – спросила шёпотом Арриэтта, решив, что отец что-то потерял.

– Ага, а вот и то, что надо, – сказал наконец Под довольным голосом и, опустившись на колени, принялся разгребать песок руками.

Вскоре показалась петля тугого корня, которому, казалось, нет конца.

– Да, то самое, лучше не придумаешь.

– Для чего? – спросила Арриэтта, сгорая от любопытства.

– Подай-ка мне бечёвку, – не ответив ей, попросил Под. – Она вот там, на полке с инструментами…

Став на цыпочки, Арриэтта сунула руку в песчаную щель и вытащила моток бечёвки.

– А теперь молоток.

Арриэтта с интересом наблюдала, как отец привязывает конец бечёвки к язычку от звонка, служившему ему молотком, балансируя на самом краю площадки, тщательно прицеливается и изо всех сил бросает его вверх. Молоток застрял в зелёном сплетении ветвей, как якорь, и Под, отдышавшись, позвал:

– Иди-ка сюда. Держи крепко бечёвку и тяни на себя. Осторожнее, не дёргай… легче… легче…

И, навалившись всем телом на бечёвку, перебирая её руками, они стянули вниз нависшую ветвь. В нише внезапно стало темно, всё покрыла пятнистая трепещущая тень, сквозь которую просачивался лунный свет.

– Держи крепко, пока я её не привяжу, – сказал Под, подводя бечёвку к петле корня в земле. – Ну вот и всё.

Отец поднялся на ноги и, когда растирал натруженные руки, Арриэтта заметила, что он с ног до головы испещрён дрожащими серебряными пятнышками.

– Дай-ка мне ножницы. Ах, будь оно неладно, я и забыл, что их нет. Принеси тогда лобзик, он тоже сгодится.

В наступившей темноте было не так-то легко отыскать лобзик, но Арриэтта его наконец нашла, и Под отрезал бечёвку.

– Ну вот: ветка привязана, и мы в укрытии. Что скажешь – неплохая идея? Можно спускать и поднимать, как понадобится, смотря по погоде и всему прочему…

Под отвязал молоток от бечёвки и прикрепил её к главной ветке.

– Конечно, мышам это не помешает, да и коровам тоже, зато, – засмеялся он довольно, – подглядывать за нами больше никто не будет.

– Замечательно, – согласилась Арриэтта, зарывшись лицом в листья, – а нам отсюда всё видно.

– В том-то и штука, – сказал Под. – Ну ладно, пошли спать.

Пробираясь ко входу в ботинок, Под споткнулся о шелуху и, кашляя от пыли, полетел прямо в середину кучи, а когда поднялся и отряхнулся, спросил:

– Как, говоришь, его имя? Спиллер? Да, если подумать, на свете есть куда хуже блюда, чем сочное, прямо из печи жаркое из выкормленной пшеницей полёвки.

Глава двенадцатая

С глаз долой, из сердца вон.

Из дневника Арриэтты. 7 сентября

Хомили проснулась в плохом настроении, а когда, взъерошенная, в измятом платье, выбралась утром из ботинка и увидела, что ниша залита зеленоватым светом, словно они под водой, проворчала:

– Это ещё что такое?

– О, мама! – воскликнула Арриэтта. – Разве это не прелесть?

Слабый ветерок шевелил листья, и они пропускали яркие копья и стрелы пляшущего света. Всё вокруг было замечательно весёлым и одновременно таинственным. (Или это только казалось так Арриэтте?)

– Ты разве не видишь? Это живое укрытие, его папа придумал… Впускает сюда свет, но защищает от дождя. И мы можем смотреть отсюда наружу, а к нам внутрь заглянуть нельзя.

Под хранил оскорблённое молчание.

Хомили спросила:

– А кто станет заглядывать?

– Кто угодно… любой прохожий. Хотя бы Спиллер, – добавила Арриэтта, словно по наитию свыше.

Хомили немного смягчилась и, снисходительно хмыкнув, осмотрела корень на полу и даже провела сверху вниз пальцем по натянутой бечёвке.