Добывайки

Да и достать цветок было не так легко, ведь стебель наперстянки очень высок. «Феи, наверно, просто подлетали к ним, – думала Арриэтта, – подняв личики и вытянув изящно ножки, а за ними следом тянулся газовый шлейф. Феи всё делают так грациозно…» Арриэтте, бедняжке, приходилось сгибать стебель прутиком с развилкой на конце и садиться на него всей своей тяжестью, чтобы сорвать хоть несколько цветков. Иногда стебель выскальзывал из развилки и вновь взлетал вверх. Но обычно, передвигаясь по стеблю всё ближе к его вершине, Арриэтта умудрялась сорвать пять-шесть цветков – достаточно, чтобы среди них оказался хоть один подходящего размера.

Если Спиллер, проплывая на своей искусно нагружённой лодке, заставал Арриэтту за этими играми, в его глазах появлялось изумление – он их не одобрял. Проведя всю жизнь под открытым небом, добывая себе пропитание в борьбе с природой, он не мог представить, что значит свобода для того, кто провёл всё детство в тёмном подвале. Лягушки для Спиллера были лишь мясом, трава – укрытием, а насекомые – докучной помехой, особенно комары. Вода служила для питья, а не для того, чтобы в ней плескаться, а ручьи были широкой дорогой, где к тому же водилась рыба. Бедняжке Спиллеру с самых ранних лет некогда было играть.

Зато он был бесстрашным добывайкой, по-своему таким же умелым и ловким, как Под, – нельзя было этого не признать. По вечерам после ужина они подолгу обсуждали сложности своего ремесла, вернее сказать: искусства. Под принадлежал к более умеренной школе – ежедневные вылазки и скромная добыча, немного здесь, немного там, чтобы не вызывать подозрений. Спиллер предпочитал следовать поговорке: куй железо, пока горячо, – другими словами: быстро прибрать всё, на что можно наложить руку, и молниеносно скрыться. «Эта разница в подходе к делу вполне понятна, – думала Арриэтта, прислушиваясь к их разговору, в то время как она помогала матери мыть посуду. – Под всегда раньше добывал в доме и привык добывать по старинке, а Спиллеру приходится иметь дело с цыганами, которые сегодня здесь, а завтра за тридевять земель, а потому надо не уступать им в быстроте».

Иногда они не видели Спиллера целую неделю, но он всегда оставлял им хороший запас еды: жареная нога (чья – они так и не знали) или тушёное мясо, сдобренное диким чесноком. Хомили разогревала его на пламени свечи. Мука, сахар, чай, масло, даже хлеб были у них теперь в избытке. С небрежным видом Спиллер приносил им (если не сразу, так немного погодя) почти всё, что они просили: лоскут фиолетового бархата, из которого Хомили сшила Арриэтте новую юбку, две целых свечи вдобавок к их огарку, четыре катушки без ниток, из которых они сделали ножки для обеденного стола, и, к радости Хомили, шесть ракушек для тарелок.

Однажды он принёс небольшой аптечный пузырёк. Вынимая пробку, Спиллер спросил:

– Знаете, что это?

Хомили, сморщившись, понюхала янтарную жидкость.

– Верно, какой-нибудь шампунь для волос? – сказала она, состроив гримасу.

– Наливка из бузины, – сказал Спиллер, не сводя глаз с её лица. – Красота!

Хомили уже было собралась попробовать наливку, но вдруг передумала.

– Выпьешь вина, – сказала она, вспомнив поговорку из календаря Арриэтты, – поубавится ума. К тому же я с детства непьющая.

– Он делает эту наливку в лейке, – объяснил Спиллер, – и наливает из носика.

– Кто – он? – спросила Хомили.

– Кривой Глаз, – сказал Спиллер.

Все трое с любопытством смотрели на него.

– А кто он такой, этот Кривой Глаз? – спросила наконец Хомили. Она аккуратно заколола сзади волосы и, отойдя от Спиллера, принялась что-то тихонько напевать.

– Да тот, у которого был ботинок, – беспечно ответил Спиллер.

– О? – отозвалась Хомили. Она взяла головку чертополоха и принялась подметать пол – тем самым давая понять Спиллеру, что у неё есть дела поважней, чем их беседа, и вместе с тем не проявляя по отношению к нему грубости. – Какой ботинок?

– Этот, – сказал Спиллер и пнул его ногой.

Хомили перестала подметать и уставилась на Спиллера.

– Но этот ботинок принадлежал раньше джентльмену, – ровным голосом сказала она.

– Раньше – да, – подтвердил Спиллер.

Несколько секунд Хомили молчала.

– Ничего не понимаю, – сказала она наконец.

– До того, как Кривой Глаз их стибрил, – объяснил Спиллер.

Хомили засмеялась.

– Кривой Глаз… Кривой Глаз… Кто такой этот Кривой Глаз? – беззаботно спросила она, твёрдо решив не волноваться.

– Я же вам сказал: цыган, который украл ботинки.

– Ботинки? – повторила Хомили, поднимая брови и подчёркивая голосом множественное число.

– Ну да, их была пара. Стояли за дверью в буфетную, – Спиллер мотнул назад головой, – в большом доме. Там их Кривой Глаз и стянул. Пришёл туда продавать защепки для белья, а во дворе за дверью каких только не было ботинок! Разных фасонов и размеров, все – начищенные до блеска. Стояли на солнышке, пара возле пары… и щётки, и всё прочее…

– О-о, – протянула задумчиво Хомили. «Неплохая добыча», – подумала она. – И он все их прихватил?

Спиллер засмеялся.

– Ну, нет! Кривой Глаз не такой дурак. Взял одну пару, а соседние сдвинул, чтобы видно не было.