– Ты хочешь сказать – во рву, – сонно поправила её Арриэтта.
– Я хочу сказать то самое, что я сказала, – отрезала Хомили, вздрогнув от неожиданности, – она не заметила, что Арриэтта рядом. – Это такая поговорка. Нет, – строго продолжала она, прикрывая подолом юбки ногу (она заметила крошечную дырочку на чулке), – мальчика винить нельзя. Я хочу сказать, раз он вырос в таких условиях, откуда ему знать о нормах поведения?
– О чём, о чём? – спросил Под.
Хомили сама, бедняжка, не больно-то образованная, иногда, как ни странно, находила очень подходящее слово и, что ещё удивительнее, понимала его смысл.
– О нормах поведения, – спокойно и убеждённо повторила Хомили. – Ты же знаешь, что такое нормы.
– Нет, не знаю, – просто признался Под, продолжая пришивать заплату. – На слух похоже на то, что задают лошадям…
– То корма, а не норма, – сказала Хомили.
– Верно, – сказал Под, послюнив большой палец и разглаживая им шов. – Сено и овёс.
– Странно, – задумчиво протянула Арриэтта, – что нельзя иметь только одну…
– Чего – одну? – резко спросила Хомили.
– Одну норму, – сказала Арриэтта.
– Ты ошибаешься, – оборвала её Хомили. – По сути дела, она только и есть одна. И Спиллеру она неизвестна. Как-нибудь на днях, – продолжала она, – я спокойно, дружески поговорю с этим бедным мальчиком.
– О чём? – спросила Арриэтта.
Хомили словно и не слышала её: она придала своим чертам определённое выражение и не намеревалась его менять.
– Спиллер, скажу я, у тебя никогда не было матери…
– Откуда ты знаешь, что у него никогда не было матери? – спросил Под. – У него не могло её не быть, – рассудительно добавил он после минутного размышления.