Добывайки

Глава пятнадцатая

Нет розы без шипов.

Из дневника Арриэтты. 25 сентября

Следующие шесть недель были самыми счастливыми (если верить Тому Доброу) в жизни Арриэтты под открытым небом. Ну, совсем безоблачными назвать их было нельзя, погода, как всегда в Англии, была переменчивая. Были дни, когда поля тонули в молочном тумане и на ветках живых изгородей висела паутина, расцвеченная каплями, как самоцветами. Были безветренные, удушающе жаркие дни. Были грозовые дни, в один из которых в лесу неподалёку упала слепящая молния, и до смерти перепуганная Хомили закопала в песок лезвие бритвы, говоря, что «сталь притягивает электричество». Была целая неделя, когда без передышки и остановки шёл унылый дождь; во рве под насыпью мчался бурный поток, и Спиллер бесстрашно преодолевал пороги, управляя своей лодкой-мыльницей с необычайным искусством и быстротой. Всю эту неделю Под продержал Хомили и Арриэтту дома, боясь, чтобы они не поскользнулись и не упали в воду. Будет не до смеха, сказал он, если их унесёт из рва в разлившийся ручей и понесёт дальше через поля, пока ручей не впадёт в реку и в результате вынесет в море.

– Ты бы ещё сказал – «в океан» и «донесёт до Америки», – колко заметила Хомили, вспомнив Арриэттин «Географический справочник».

Но она всё это время усиленно занималась вязанием зимних вещей, следила, чтобы для Пода и Спиллера всегда было горячее питьё, и сушила над свечкой одежду Спиллера, пока он, голый, но в кои-то веки чистый, сидел, скорчившись, в ботинке. В нишу дождь по-настоящему ни разу не попал, но всё было сырым, на коже ботинка выступила плесень, а в один из дней вдруг на голом месте высыпало целое семейство жёлтых поганок. А назавтра, когда Хомили вылезла утром из ботинка и, дрожа от холода, собралась готовить завтрак, она увидела, что через поле серебряной лентой идёт слизистый след, а сунув руку на полку, чтобы взять спичку, она испуганно завизжала – всю полку заполнял и даже свешивался через край огромный слизняк. Добывайкам непросто справиться со слизняком такой величины, но, к счастью, он съёжился и притворился мёртвым. Главным было вытащить его из тесного убежища, где он сидел, как рука в перчатке, а уж потом они без труда прокатили его по песчаному полу и спихнули с насыпи.

Но в конце сентября наступили действительно чудесные дни, дней так десять – солнце, стрекозы, дремотная жара. Землю ковром усеяли луговые цветы. Для Арриэтты природа таила тысячи развлечений. Девочка спускалась с насыпи, переходила через ров и забиралась в высокую траву. Там она ложилась на землю среди цветов и наблюдала за всем, что происходило вокруг. Привыкнув к повадкам насекомых, Арриэтта перестала их бояться. Она поняла, что живёт с ними в разных мирах и никого из них не интересует, за исключением, пожалуй, этого чудовища – клеща, который, забравшись на тело, вбуравливается в него с головой.

Кузнечики, как диковинные доисторические птицы, садились в траву над головой – странные существа в зелёной броне, но совершенно для неё безвредные. Травинки отчаянно раскачивались под их внезапно обрушившейся тяжестью, а Арриэтта, лёжа внизу, внимательно смотрела, как работают похожие на ножи челюсти кузнечика, пока он не наестся досыта.

Пчёлы для Арриэтты были что птицы для людей (скажем, голуби), а уж шмеля можно было сравнить только с индюком. Стоило ей слегка погладить пушистую спинку шмеля, когда он жадно лакомился соком клевера, и он тут же застывал. На доброту в этом мире отвечали добротой, а злоба, как увидела Арриэтта, была следствием страха. Один раз её чуть не ужалила пчела, когда Арриэтта, чтобы подразнить её, прикрыла рукой губы львиного зева, в глубине которого та сидела. Пойманная в ловушку пчела жужжала, как динамо-машина, и наконец ужалила, к счастью, не Арриэтту, а стенки своей темницы – чашечку цветка.

Много времени Арриэтта проводила у воды – шлёпала босиком по мелководью, плескалась у берега, училась плавать и просто наблюдала. Лягушки старались не подпускать её близко. При её приближении они с негодующим кваканьем шлёпались в воду, в выпученных глазах – покорность. «Глядите, опять она тут», – казалось, говорили они.

Иногда после купания Арриэтта наряжалась в фантастические одеяния: юбка из листьев фиалки черенками кверху, стянутых по талии жгутиком из подвядшего водосбора, и, в подражание феям, чашечка наперстянки вместо шляпы. Возможно, феям, эльфам и прочему сказочному народцу такая шляпа к лицу, думала Арриэтта, глядя на своё отражение в воде, но приходится признать, что обыкновенная добывайка имеет в ней очень глупый вид. Если край цветка приходился по голове, шляпа получалась очень высокой, вроде поварского колпака, если же чашечка была большая и кромка её мягко изгибалась, шляпа, закрывая лицо, опускалась Арриэтте на самые плечи.