Диалог с лунным человеком

Хорошо, что у людей страны Годд были свои заботы, кроме соседских дел! Близилась весна, а с нею пахота, обрезка лозы, выгон скота. Все это занимало внимание гораздо больше, чем сумасбродства Нуха. Он же и в эту пору традиционных забот повел себя странно. Распродал запасы зерна, уменьшил количество скота, отобрав в небольшое стадо лучших ярок и баранов, козлищ и коз, буйволов и буйволиц, ослов и ослиц. Кроме голубей и дроф, издавна прирученных Сахарью, прикупил иных яйценосных птиц, строго соблюдая парность. Приобрел у мимоезжих караванщиков верблюда с верблюдицей, расспросив в подробности, чем их кормить, словно сам собирался в путешествие.

Но его выходки не вызывали больше интереса. К ним притерпелись, как становится привычным все, повторяемое слишком часто.

Вновь к Нуху зачастили тайные гонцы, а временами его двор напоминал табор. Странствующие рудокопы с кирками за кушаком жили у него день-два и бесследно растворялись в горах. Не нашлось любопытных, чтобы пройти по их следу, который вел вовсе не на перевал, как можно подумать, а сворачивал в сторону, в поднебесную высоту, туда, где на тусклом металле озерной воды лежало жирное малоподвижное солнце… Все это требует объяснения.

А что же Сахарь? Что Иашулан? Виделись они с тех пор? Не изменилось ли что-то в их сердцах?

Нет, не виделись. Но и ничто не изменилось. Несколько счастливых часов на горном пастбище, проведенных за общей трапезой в невинной беседе, питали их терпеливое ожидание. Они почти не чувствовали себя разлученными. Образ существования обоих был настолько схож, круг забот так до мелочей совпадал, что, даже не видя друг друга, они жили общей жизнью и с достоверностью могли предположить, что думает и чувствует каждый в любую минуту дня.

Обоснованность внутреннего мира началась намного позднее тех допотопных времен. Сахарь и Иашулан еще не искали особых целей своему существованию. Цель была одна: родившись, жить на земле.

Но что представлял собою мир, в котором они жили?

Во-первых, он был чрезвычайно дробен и обособлен в своей дробности.

Конечно, их рождение пало на относительно позднее время, когда человеку уже не надо было сражаться один на один с пещерным львом; отчего плечи мужчин стали не столь широки, как у исполинов каменного века, шея не бычья, а ноги более поджары и, может быть, не так неутомимы.

Однако, если история сравнима со слоеным пирогом, начиненным остатками почившего прошлого, то время дочери Ноя можно определить как достаточно удалившееся от его нижней подовой корки, хотя и весьма мало приблизившееся к верхней!

Мир, окружавший Иашулана и Сахарь, обладал уже в известной мере уютом и порядком, но был, как говорилось, дробен. Эпоха больших государств, могучих восточных империй была впереди. Над землей не возвышалось пока ни вавилонской башни, ни пирамид. Не был построен еще и критский лабиринт.

Зато царьки дробных стран бесстыдно именовали себя "мышцей Солнца", считая именно себя центром круга обитания, хотя царили лишь в капле болотной воды. От остального мира их отделяла весьма дальняя дорога. Дорога не в позднейшем понимании этого слова — никаких верстовых столбов или накатанной колеи! — но прихотливо пересекаемое пространство, где само время превращается в расстояние и три года пути равнялись по отдаленности почти тремстам годам жизни…

Темный гость Нуха хвастал крепкостенным городом Шазу. Этот город состоял всего из нескольких сотен глинобитных хижин — на их крышах осенью сушились снопы льна — да одного общего колодца на площади! Лачуги бедноты примыкали к городской стене, как уродливые наросты, или же вгрызались в кирпичную кладку, наподобие нор.

В такой именно норе и проживала женщина, принимавшая за небольшую плату гостей. В глухой час полуночи она высунулась сквозь узкий пролом окна, чтобы, считая выручку, поймать на ладонь толику света, как вдруг увидела в зарослях тамариска блуждающий огонек. Город был осажден. Властитель Татл решил отомстить за прошлогоднее ограбление своих житниц, когда, проходя его землей, царь Шазу сказал: "Дай хлеба народу, который идет за мною, они утомились, а мы преследуем врагов". — "Но разве ты уже победил меня, чтобы требовать?" — резонно возразил Татл. "Ах, так?! — воскликнул Шазу. — Я растерзаю твое тело колючим терновником и молотильными досками". Татл не был готов к бою. Амбары пришлось отомкнуть; их вымели дочиста.

Теперь воины царя Татла в свою очередь подступили к городу Шазу, держа в одной руке пустые глиняные кувшины со скрытыми в них светильниками, а в другой — лубяные лестницы и топорики. Они готовились проворно взобраться на городскую стену и, разом разбив кувшины, ослепив сонных горожан светом, начать резню и грабеж.

Однако предупрежденный женщиной гарнизон выстроился у ворот и сорвал приступ.