Диалог с лунным человеком

Войско Татла в ярости рубило виноградники и топтало посевы. А это, разумеется, требовало ответных действий. Цари-разбойники долго гонялись друг за другом по пустыне без значительного перевеса, пока лазутчик царя Шазу не предложил хитроумный план: воспользоваться извилистым наклоном долины Годд, чтобы, спустив по ней, как по руслу, воды горного озера, обрушить потоп на предгорный край с городом, пастбищами и хлебными полями Татла. То, что при этом погибнет мирное селение горян, никого не тревожило. В глазах царей жизнь человека подобна песчинке.

Без особых колебаний совершил предательство и Нух, соблазненный наградой. Дождавшись условленного знака, он еще с вечера начал загонять в ковчег отборное стадо, а сыновья с невестками без устали таскали зерновые кули, кувшины с маслом, чечевицей и маслинами.

В урочный час солнце ушло за гору.

По бледному небу разлился смугло-золотой оттенок. Это был даже не цвет, а как бы одухотворенная дневная теплота, ощущение живой кожи, под которой пульсирует кровь. Но понемногу небо холодело, золото улетучивалось, а смуглота сгущалась. Для страны Годд наступила последняя ночь.

Пока здесь, в капле болотной воды, разыгрывались горестные приключения, на бескрайних пространствах галактики тоже готовилось исключительное по своей важности событие: общекосмическое время повернуло вспять, а расширение Вселенной сменилось ее сжатием.

Лишь случайно это совпало с последним ударом кирки. Но не пролом обрушил поток воды на долину Годд! И уж тем более не он вздыбил стеною море, заставил горы выдыхать огонь.

Ледник же, внезапно разбухнув от воды, заполнившей его трещины, пополз вниз, скрежеща чудовищными глыбами по песку и камню.

Нет, извержение и потоп были лишь ничтожным следствием более грандиозной катастрофы, которую приближенно можно назвать космотрясением. Ее природа неизвестна людям. И едва ли она повторится на их веку!

Первое, что заметили домочадцы Нуха, занятые перетаскиванием пожитков, было странное колебание света на ночном небе. Полное ярких весенних звезд, оно вдруг не то чтобы затмилось, но зловеще запульсировало, задышало светом. Каждый вдох и выдох сопровождался спадом свечения. Звезды исчезали одна за другой.

Задрав головы, испуганные, стояли они посреди двора, пока голос ночного сторожа, будившего годдитов, не нарушил оцепенения.

— Проснитесь, вставайте! — кричал сторож. — На нас течет небо!

— Ступайте в ковчег! — приказал Нух, стискивая челюсти. Сыновья, невестки, обомлевшая Сахарь взобрались на палубу.

И тотчас небо потухло. Светила, созвездия, туманности, от сотворения мира излучавшие свет, теперь стали его поглощать. Космос, подобно трухлявому дереву испещренный дырами, провалами и тайными ходами, словно втягивал в себя звездные скопления…

Настала тьма, какой Земля еще не знала; ведь и по Солнцу прошел вал затмения!

В скрежете ползущего ледника, в опасном шатании гор хрустнуло, как малое стеклышко, озеро, частично хлынув в долину, частью же поднялось горячим облаком над вулканом.

Космотрясение длилось не час, не два, а несколько суток. Сжегши самое себя, из пепла воссиял новый феникс. Юная Вселенная, преобразившись, начала отсчет новорожденного времени…

Ковчег удержался. А вот следы долины Годд пришлось бы поискать уже на морском дне, потому что вздувшееся море прорвало горный хребет.

Когда семейство Нуха, измученное толчками, духотой, давкой среди блеющего и ревущего скота, поднялось наконец из недр ковчега — мир вокруг стал дик и неузнаваем.

Жители узкой лощины, куда солнечный луч цедился лишь сквозь заслон вершин, были потрясены наготой водного простора, осязаемостью разлитого по нему света, опьянены, почти отравлены им! Вода только у борта казалась темна и непрозрачна. Вдали она нестерпимо сверкала, как выбеленная солнцем овечья кость. И эта костяная, в холмистых волнах, зыбкая равнина стягивала мир все туже.

Вода прибывала. Мутные потоки струились по пикам скал, превратившимся в острова. Цепляясь за выступы камня, за узловатые корни переломленных деревьев, на них держались еще уцелевшие годдиты. Когда ковчег прибивало к ним течением, Нух отворачивался от терпящих бедствие, словно не слыхал отчаянного зова, а Кхам и Иссим длинными баграми отталкивали протянутые руки.

Трудно сказать, видела ли это Сахарь? Все ее чувства оцепенели. Лишь резкий ветер да свежий запах воды понемногу вернули сознание остеклененным глазам. И первое, что она увидела, было ветвистое дерево, которое с упорством животного, изгнанного из стаи, выныривало на водяных хлябях, поспешая за ковчегом. Последний клочок суши давно ушел из-под его корней, но оно еще жило, и жив был на нем человек, руками и ногами вцепившийся в суковатую ветвь. Весь огромный синий горизонт, подобно петле, обхватил обоих. О, теснота необозримости! Человеческая шея и ствол дерева казались одинаково тонки… Сахарь вскрикнула, будто сердце ее раскололось пополам.

Когда-то на горном лугу она угадала Иашулана по звуку дудочки. Сейчас она знала, что это он, прежде, чем повернулось его лицо.