Диалог с лунным человеком

Первейшим толстосумом в стране Годд слыл Нух, владетель тучной пашни и ростовщик. При встрече он осторожно прятал глаза, но лоб его, заклейменный шрамом, походил на крепкий лоб горного барана: Нух не сворачивал и не останавливался ни перед чем.

Кроме сыновей — рассудительного первенца Иссима, крепкого мышцами Кхама и насмешника Явета, — у него была дочь Сахарь.

По возрасту ей уже год назад следовало превратиться из невесты в жену юноши Иашулана, пастуха коз, сына соседа — виноградаря. Ведь Сахарь перестала быть ребенком и способна понести плод. Но чем дальше шло время, тем уклончивее становился Нух. На намеки отца Иашулана он отвечал не прямо, ссылаясь на свое вдовство, не позволявшее ему отпустить из дома единственную хозяйку.

Последние годы Нух так быстро и бессовестно богател, что голос отца Иашулана поневоле становится все слабее, а говорить он осмеливался все реже. С печалью наблюдал сосед, как его выросший сын томился по своей невесте. Да и смирная Сахарь ответно бледнела, встретив пылкий взгляд нареченного.

Страна Годд была жаркой страной, ее цветы распускались мгновенно.

Богач Нух между тем сожалел о слове, данном виноградарю в те годы, когда они могли еще считаться ровней. К нему все чаще наезжали таинственные вестники с туго набитой мошной. Он что-то передавал им, выменивал или покупал.

Пока во дворе у водопойной колоды толклись чужие ослы с поклажей, а то и два-три расседланных верблюда, выпятивших длинные губы, Сахарь, дочь Нуха, жарила, пекла и подносила яства. Под взглядами незнакомых мужчин она старалась ниже надвинуть на лоб синее покрывало. Но прелесть ее сказывалась в легком шорохе сандалий, которые шил для нее брат Явет, — они оставляли на песке такие узкие следы! В юной походке, похожей на колебание травы. В обнаженных запястьях, перехваченных двумя браслетами из розового дерева, — руки ее были еще так ребячески тонки, что и эти оковы, казалось, могли их отяготить. Напрасно щеки и брови она прикрывала, а глаза устремляла вниз; лицо, смугло-бледное, подобно зимней луне, поражало любой взор.

Так изо дня в день неслышно скользила Сахарь по дому и двору своего отца, доила коз, носила воду, ткала полотно. Потому что в те времена у годдитов не водилось еще ни рабов, ни наемных слуг. Привычки, даже таких богатеев, как Нойах, оставались простыми.

И это тяготило Ноя! Дом казался ему тесным, а власть недостаточной. Поздним вечером при огне масляного светильника он угрюмо слушал рассказы своих гостей — удачливых менял и торговцев. Про их странствия и плутни, и про битвы, которых они были свидетелями, подобно притаившимся шакалам. Горели далекие города, а вражеская конница копытами выбивала готовое к жатве поле. Кнут погонщика свистел не только над отарой овец или стадом быков, он впивался и в кожу пленников. Среди плача и гомона наступал час двуногих шакалов! За бесценок скупали они у победителей дорогую утварь, срывали с мертвых одежду, чтобы перепродать ее в соседних землях.

Захмелев, гости подтрунивали над Ноем: зачем он при таком достатке все еще живет по диким обычаям старины? Опаляли его воображение рассказами о чужеземных красотках, которых можно держать в доме и невозбранно делить с ними ложе. Тогда как по суровым законам страны Годд мужчина мог владеть только женой, иначе его побивали камнями.

Нух сидел неподвижно, скрывая внезапный румянец досады в зарослях рыжей бороды. Изо всех его детей только младший Явет унаследовал цвет волос отца, но зато ничем другим уже не походил на него. Да и что такое дети? Они выросли и, того гляди, набьют его дом, как гранатовыми зернами, женами и детьми, криком и беспокойством. Разве этого жаждал Ной, выращивая свой сад и возводя ограду? Он мечтал в прохладе листвы складывать слитки серебра в глиняные ларцы…

Схоронив жену, Ной не искал других. Они неизбежно принесут с собою стеснительные каноны. Опасался также сторговать на стороне двух-трех рабынь; на первой из них, что понесет от него во чреве, он обязан будет жениться.

А слушал он все жаднее, и желания его разгорались. Ему не было еще сорока лет. Тогдашний краткий век унизительно равнял человека с подъяремным скотом. Истинное долголетие пришло много позднее, вместе с умением врачевать.

Однажды в тихий вечерний час, когда алое солнце уже скрылось за гетрами, а на розовом небе засияла первая звезда, вся семья сидела под орехом, ожидая ужин. С недалекого горного пастбища неслось блеяние овец и басовое мычание буйволов; животные бросали друг другу клич в упругий воздух. Волны ароматов, четких, как сигнал, плыли с окрестных склонов в долину.

Сыновья Нуха только что вернулись с виноградника на холме и были одеты в простые рабочие передники. Отец успел натянуть на себя длинную рубаху, похожую на мешок, обращенный открытым концом вниз. Спереди рубаха была разрезана до подола, а для рук и головы в ней проделаны отверстия.