Диалог с лунным человеком

Нельзя сказать, что это была пещера. Но как иначе назвать жилище, высеченное в скале? Они спускались по пологому склону. Никакого намека на лестницу. Зенит тронул рукой стену галереи— она была сыра и тверда, но не клочковата, как дикий камень. Наконец они очутились в круглом зале, будто вступили во внутренность прозрачного пузыря; над головой светились звезды, но смутно, расплываясь, перепархивая с места на место, как светляки. Зенит устал, ноги плохо держали его, голова гудела.

Бирбала подавала на вытянутых ладонях, как на подносах, ровные квадратики мха. Они их ели. Да, это единственный вид растительности на Орре! Мох был богат белком и углеводами, но рос медленно в скудном свете звезд — столетия по земному времени, — поэтому участки были поделены между обитателями планеты, и само число орритян никогда не уменьшалось и не увеличивалось…

Настал миг, когда Главный и его спутники удалились.

— Живи. Радуйся. Исследуй, — проговорили они уже гораздо приветливее, чем раньше.

Стоило им исчезнуть, как странные превращения произошли с прозрачным пузырем. Только что это был круглый зал, и вдруг то ли сжались стены, снизился потолок, то ли изменилось освещение, но если б можно было проникнуть человеку в чашечку цветка, то Зенит как раз и находился в чем-то подобном.

Они остались вдвоем. Под пристальным взглядом Бирбала потупилась и отошла в сторону, но как-то странно — отделяясь от пола, словно парила по воздуху.

— Как ты двигаешься? — спросил он, невольно смущаясь. — Ну вот сейчас, по вертикали.

Она остановилась.

— Не знаю. Это так просто. Я вижу силовые потоки, настраиваюсь на ту же самую частоту и поднимаюсь.

В первые минуты ее голос был еще лишен индивидуальности. Она отвечала быстро, охотно, но безлико.

— Как по лестнице? — спросил Зенит.

— Как по упругой волне.

— Но ведь такая настройка требует времени и, наверное, чрезвычайно сложна?

Она слегка покачала головой.

— Разве ты замечаешь, как сужаются кровеносные сосуды? Большую часть жизненных движений и вы и мы производим бессознательно. Но если тебе неприятно, я могу ходить горизонтально. Я попробую.

Она с наивной осторожностью прошлась взад и вперед, словно по одной досочке. И обратила к нему вопросительно свои бирюзовые глаза, составленные из мелких хрусталиков, как ягода малина с голубыми косточками — ее узкое неземное лицо поразило его! Ведь красота — это совсем не подобие нам. Красота — соразмерность частей. И еще — отблеск внутреннего света, степень одухотворенности, которая превышает нашу собственную.

— Ты прелесть, Бирбала! — воскликнул он. — Ты самая милая девушка, какая только может существовать в галактике! Но как ты могла, — страдая проговорил он, — как ты согласилась на эту подлую комедию? На какую-то шутовскую поддельную любовь… Не ты же ее придумала?

— Именно я! — Бирбала смотрела на него открытым сияющим взглядом. — А как было сделать иначе, чтобы ты остался со мной?

— Тебя ведь не было, когда мы говорили.

— Нет. Я была совсем близко. Ты просто не замечал.

— Ты увидела меня тогда в первый раз?

— Да нет же! Я нашла тебя.

— Разве это была ты? Ты тащила меня через болото?!

Она чуть склонила голову. Этот земной жест показался ему чрезвычайно трогательным.

— Это все неправда! — вскричал он, опомнившись. — Меня предупредили, что каждое твое слово окажется ложью. Да и можно ли полюбить человека, которого ты видела всего полчаса!

— Полчаса? — Она мысленно что-то посчитала. — Я живу на свете по-земному двадцать оборотов планеты. И десять оборотов хотела встретить такого, как ты. А ты говоришь полчаса!..

* * *

Как назвать жизнь, которая началась с той минуты для Зенита? Она не имела ни прошлого, ни будущего, как сновидение, но подобно сновидению наполнялась до предела сама собою. Бирбала не понимала, что такое красота; как дикарь или ребенок, она просто жила в окружающем.

— Какой я тебе кажусь? — спрашивала она с любопытством.

— Ты голубая. Твоя кожа как тень на льду. Иногда мне чудится, что твои руки подобны синему стеклу — так они прозрачны! Хорошо, что на Орре не бывает яркого света, значит, я не потеряю тебя насовсем, ты не исчезнешь.

— Как странно. — Она слегка наклоняла голову. Ее фосфорические волосы на миг скрывали лицо, и он видел лишь легкую одуванчиковую завесу. — Никак не могу привыкнуть к мысли, что мир можно видеть иначе. Я же совсем не такая. Но, должно быть, и такая, если ты видишь меня так.

Она дотронулась до его щеки, провела пальцем по твердому подбородку.

— Мы так похожи и такие разные.

— Разве это страшно? Когда нас двое, то весь мир вокруг теряет значение. Человечество — это ты и я, галактика — ты и я. И самый крошечный фотон света — ты и я. Пока мы рядом, нам нечего бояться.

Бирбала встала и, сжав голубоватые руки, отошла прочь.

— Бирбала! — крикнул он в пустоту. — Где ты? Я тебя не вижу.