Девочка со спичками

Арина напротив только недобро усмехнулась и подняла руку в неприличном жесте:

– Вот тебе, а не отец, предатель! Ничего большего ты не заслужил.

FLEKJl;k93°4yrdnvkjkzj

Киру снова выбросило в светящийся пенал. Она лежала там, свернувшись клубочком, как замерзшее животное – и во всем мире не было места и времени более бесприютного, чем это. По лицу катились слезы, валил снег, снежинки падали на глаза, засыпали брови и щеки, а она шепотом, трясущимися губами повторяла слова из того самого, первого за сегодня, почти безмятежного воспоминания – с камином и елкой, с подарками, которые никто так и не развернул, от отца, который уже тогда, давным-давно, отрекся от него.

– Почему ты не пришел… Ты должен был прийти.

* * *

Кира выпала из шара и зарыдала, впиваясь пальцами в лицо.

«Заткнись, замолчи, ты, возьми себя в руки, в первый раз, что ли, не смей это чувствовать, это – не твое, это – его!» – кричала она себе, но какая же страшная это была боль, аж дух захватывало, она ничего не видела перед собой, а сверху на нее пялилось пьяное, дикое черное небо – теперь она поняла: это было небо из рябого «шара» – и оттуда сыпался колючими иглами снег.

Она побежала к ребристой от ветра глади проруби, через которую можно было выйти из сна, – но вдруг краем уха услышала странный звук: то ли скрип калитки, то ли скрежет металлического прута, которым возили об асфальт.

Одно из окон светилось ровным, спокойным желтоватым светом, и она вдруг вспомнила, что не проверила его. Именно оно исторгало эти странные звуки. Кира смирилась и подошла, а потом заглянула внутрь – и легко дотронулась до светящегося желтого шара.

Jzgl’;la49n.znvlkEkJk;jvz’zr0

Скрипели не смазанные черные кладбищенские ворота. В желтом шаре не было ничего, лишь текстурное пространство осени в очень высоком разрешении – да еще разлитое, как топленое молоко, по холмикам могил ленивое октябрьское солнце.

Он был здесь – она точно знала, – но его мыслей почему-то больше не слышала. Возможно, их просто не было.

Перед ней высился неровный, будто обкусанный страшным чудовищем, каменный обелиск, но вместо следов от зубов на темном камне были высечены маленькие детские ручки, много детских рук. У подножия обелиска лежали темно-бордовые тяжеленные венки из роз – и их было так много, и они так одуряюще пахли, что Кире на секунду показалось, что кто-то – возможно, даже сам Соколов – погребен прямо под ними, – потому что выдержать такой вес было просто немыслимо; что тот, кто лежал там, внизу, явно не умер своей смертью – он просто задохнулся под этими удушающе прекрасными похоронными розами.

«Боже…»

Золотые листья тихо шуршали и опускались на углепластиковый настил, выложенный специально для него, для его матовых дорогих коричневых ботинок: она медленно, как в кошмарном сне, посмотрела вниз и увидела свои ноги.

Это были его ноги.

hJEjkhc9ok809kadafdfqyue’/

Кира вывалилась из шара и опрометью прыгнула в прорубь, чтобы не смотреть, больше не смотреть на это, больше никогда не смотреть.

Она знала, что это за кладбище.

* * *

Мечникова сорвала с себя очки и маску и зажмурилась от ядовитого света лабораторных ламп, хватая воздух ртом. Соколов все еще лежал в кресле в полудреме и не видел ее лица – ну и хорошо, как же хорошо, что он его не видел!

– Я закончила.

Он приподнялся, зевая, и безмятежно улыбнулся ей:

– Как там дела? Все очень плохо?

Кира долго не могла сформулировать ответ.

– Есть проблемы, но они решаемые. Чтобы двигаться дальше, вам нужно найти зону комфорта. К нашей следующей встрече.

Соколов удивленно уставился на нее.

– Вам нужно какое-то место внутри себя, где вам будет абсолютно безопасно и комфортно – и куда вы сможете возвращаться мысленно при первой опасности. Есть у вас такое?

Она вдруг поняла всю бессмысленность этого вопроса.

У него не было такого места.

Соколов задумчиво склонил голову набок и нахмурил брови, всматриваясь в ее посеревшее лицо – там не было страха, лишь отблеск его, но отблеск слишком отчетливый.

– Хорошо. Кира, что случилось?

– Ничего. Я просто очень устала.

И это было чистой правдой.

Зона комфорта

Накрапывал серый дождик, мелкий и унылый, как детсадовская гречка. Кира, ежась под тонкой ветровкой, упорно шагала в глубь парка, на дальние аллеи, где высились дырявые головы заброшенных павильонов ВДНХ. Они напоминали ей каких-то диковинных великанов из сказок – и казалось, что только они здесь и были настоящими. Все остальное – современное, геометрически выверенное и обновленное в который раз за год – не сочеталось с ними абсолютно, как бутафорские картонные декорации на сцене театра со строгими старыми актерами. Кира бежала, срезая углы по траве, между тревожно шумящих сырых деревьев, но до павильонов именно сегодня было как-то особенно далеко.

Трехногая чернобурая Найда уткнула нос в землю и, деловито хромая, пылесосила аккуратные ломти газонов в поисках еды. Мешать собаке не имело смысла: это был ее стиль.