Девочка со спичками

Мечникова еле сдержалась, чтобы не нагрубить. Она подняла на затылок прозрачные очки в пол-лица (внутри них пульсировало фиолетовой аурой гамма-излучение Соколова) и заправила волосы за уши. Кира всегда так делала, чтобы успеть про себя сосчитать до десяти и говорить подчеркнуто спокойно в ситуациях, когда от нее ничего не зависело. Волосы к тому же вечно вели себя не так, как ей хотелось, и выбивались из-под медицинской шапочки целыми прядями, и рассыпались густой челкой пони над носом, и упрямо лезли в глаза.

– Игорь Александрович, вас когда-либо удерживали где-то силой? Вы сидели в тюрьме?

Она отчетливо услышала, как о дно хромированной раковины ее безупречного кабинета ударилась капля. Потом другая.

– Игорь Александрович? – Кира легонько приподняла брови. Она казалась подчеркнуто тактичной, но все же не могла скрывать, что вопрос доставил ей удовольствие.

Соколов дышал, глядя в стену мимо нее.

– Запускайте свою бормашину. Я не намерен продолжать пресс-конференцию. У вас сорок минут.

Кира пожала плечами и включила аппарат. Он тихонько заурчал под креслом Соколова, президент с готовностью закрыл глаза.

«Вы всегда такой неосторожный?» – с издевкой подумала Кира, глядя на беззащитные виски Соколова с синими силиконовыми кружками на них, и с азартом охотника нырнула в его голову.

* * *

lhjFJLE: P#(*OEnjdnc;fd

– Игорь.

Как она задолбала… Улыбаюсь и киваю в такт дурацкой ретромузыке, которую врубил кто-то из гостей.

– Игорь, прекрати так себя вести. Не хочешь, не сиди с нами, иди спать. Он все равно не придет.

Качаюсь на стуле, пялюсь на елку. Солдатики, бусы, свечи – блин, какой кринж, хорошо, что никто из училища этого не видит. Как в детском саду. Не переживай, мам, гости твои тебе все равно в рот смотрят, им плевать на бардак в моей комнате и на то, что я не идеальный сын твоей подруги. А отец придет. Я подожду, я терпеливый.

– Игорь, подними немедленно салфетку. Вещи не виноваты в том, что твой… что Александр Петрович… Короче, иди спать.

Я понял. За отца сегодня опять коробки. Зеленые, красные, любые – гора игрушечных трупов под мертвым деревом. Что ты там мне прислал, очередную железную дорогу? Уверен, ты даже не помнишь, сколько мне лет.

– И убери у себя. Роботы твои плохо убирают, в углах пыль везде, и постель разобранная неделю стоит.

– Зачем это все, мам? Ради чего? Ну вот вы жили-жили, неземная любовь, бац – и развелись. И что дальше? Кому нужна эта постель убранная? Эти салфеточки кружевные?

– Игорь! Что ты говоришь такое?!

– Любви нет, мам. Вот ты, например, недостаточно хороша для него. А я – недостаточно хорош для тебя. Я только и слышу: тут не убрал, здесь не помыл, это не понял, в том недотянул – и в итоге я весь из этого состою. А что ты можешь дать миру, если весь состоишь из немытой посуды?

– Замолчи!

Заткнись, Игорь. Потерпи, Игорь. Как всегда.

– Мам, не плачь.

Но почему, почему он не пришел?

Он должен был прийти.

Он обещал.

73i;vnl9jp4si-0I)_K_EMCem

* * *

Киру выбросило из воспоминания на какую-то холодную шершавую поверхность. Темнота, снег острой крупкой сыплется в лицо, какие-то блики, окна неоном светятся, железный дом… Это что, и есть его хранилище?

Хранилище сгенерировала «Капсула», чтобы хоть как-то систематизировать воспоминания и придать осмысленность всей той мешанине, что была в голове у Соколова – да и у любого другого человека. «Дома» получались разными, в зависимости от настроения и состояния тестировщика: для кого-то «Капсула» собирала готические соборы или шумные густонаселенные кварталы; у кого-то это были хатки, как у хоббитов; кому-то приходилось иметь дело с пещерами или путешествовать по равнинным поселениям, состоящим из множества мелких, бедно выглядящих хижин, покрытых желтоватой соломой, – но это всегда было нечто особенное.

Хранилище Соколова удивительным образом походило на тюрьму.

«Он держит их взаперти, под строгим надзором. Как предсказуемо».

Кира поднялась с замерзшей земли и подышала на руки – изо рта вырвался белый живой пар. Ее поколачивало, и она наконец сообразила провести пальцем по запястью, где была невидимая панель управления, и снизила чувствительность к окружению. Такие трюки проходили только в пре-сне – и она этим бессовестно пользовалась, потому что во время глубокого серфинга и проводник, и пациент чувствовали снореальность бескомпромиссно четко, как реальный мир.

«Вот же любитель холода. А как ни посмотришь его стримы, он все едет куда-то в сторону Сочи». От этой саркастичной мысли сон качнулся (в режиме юстировки нельзя было позволять себе чрезмерных эмоций), и Кира торопливо втянула носом обжигающий воздух – вдох-выдох, вдох-выдох, – чтобы успокоиться.