Девочка со спичками

– Начинаю обратный отсчет! – разлетелся майским громом голос молодого диспетчера – должно быть, ему не было еще и двадцати.

Десять.

Девять.

«Их надо отвлечь сейчас, нельзя откладывать», – не успокаивался Крайнов.

Восемь.

Семь

Шесть.

Игорь видит себя как будто со стороны: он медленно поднимает руку и открывает рот, чтобы что-то сказать.

Запястье снова светится:

«Не вздумай».

Пять.

Камеры жужжат, все смотрят, флаги развеваются, время уходит.

Часы смиряются:

«Ты сильно пожалеешь».

Соколов резко и коротко что-то говорит. Слово отскакивает от губ, разлетается сдавленным вздохом по толпе, захватывает волнами все больше и больше народу – и исчезает.

Сам он не слышит этого слова и, как будто сомневаясь в том, что произнес, поспешно хватает воздух ртом и повторяет то же самое.

Цифры на табло останавливаются на «3», и Игорь проваливается в оглушительную тишину бомбы, которая не взорвалась; в молчание надежд, которые не оправдались; беззвучие ракет, которые никуда не улетели, – и невидимая бомба разрывается у него внутри.

* * *

«Веретено» Соколова мчалось по дороге, как обычно, окруженное плотным кольцом черных автомобилей.

Ему ловко удалось избежать объяснений – шумиха, конечно, поднялась страшная, но Крестовский, как и всегда, отработал безупречно, дав ему возможность уйти.

Сбежать, спрятаться.

«Как крысе».

Соколов вдавил себя в кресло, чувствуя, как автопилот разгоняется и тащит его по привычному маршруту: Садовое – выделенка – Семиречье. И ничего, ничего совершенно не изменилось в его жизни – но как будто сразу изменилось все.

Его больше не радовали статичность белого кожаного салона, блеск подстаканников между креслами, легкая неторопливая музыка, сияние проекционного экрана, висящего в воздухе перед глазами, – торжество технологий, спокойной силы и правильно принятых решений.

Автомобиль вздрогнул и встал. Игорь застыл с поднятой рукой. Машина отреагировала на его жест мгновенно. Сзади послышался визг тормозов.

Соколов быстро пролез на переднее сиденье, подергал руль и попытался отключить автопилот, но тот только недовольно пищал в ответ на его попытки. Соколов сунул было ноги вниз, пытаясь нащупать педали, но потом спохватился, что в беспилотнике их нет и быть не может – и он вообще не помнит, как им управлять.

Он уже очень давно не водил сам.

Соколов бессильно опустил руки, бегающими глазами уставился на пустое, расчищенное специально под него шоссе – и в горле заклокотало.

Он с размаху начал бить – кулаками, ладонями, нежными холеными пальцами обитателя офисов класса А и кабинетов с вензелями стал дубасить приборную панель, сияющие полукружия спидометра и широченный экран мультимедиацентра.

Костяшки пальцев становились насыщенно-вишневыми от ударов, налитыми, они чувствовали очень остро и абсолютно все – как будто он только сейчас рождался на свет, продираясь сквозь комья материнского и собственного мяса и кровь.

– На! На! Сука! Сука-а-а…

Он орал и чуть не плакал, потому что понял: жизнь никогда не принадлежала ему, никогда вообще не была его и все, что можно было сделать, – это грести против течения и быстро утонуть или лечь и плыть по течению – и уткнуться в непроходимое болото.

Он скулил и бился в бронированные стекла, как ослепшая от дневного света летучая мышь, словно забыл, как отсюда выйти. К нему уже бежали по улице черные люди, чтобы взять в плотное кольцо заботы и безопасности, а он все не мог остановиться, и отбивался от них, когда его схватили, и обмяк только на асфальте, под отрезвляюще-злым светом фонарей, которые распяли его лицо перед всеми. Он поспешно отряхнулся от охраны и пошел к себе на заднее сиденье.

Только когда двери автопилота закрылись, он понял, что все это время его красным угольком единственного глаза жгла салонная камера. Игорь сжался от ужасного предчувствия и сказал:

– В научный центр.

Кира вошла в лабораторию в семь тридцать утра и охнула: на черном диванчике из кожзама, скрутившись в мятый ком, спал Соколов. Вокруг на офисных стульях сидели два охранника – остальных, очевидно, Игорь выгнал наружу. У тех, что остались с президентом, не было смены, и выглядели они порядком измотанными.

Один из опричников угрожающе скрестил руки на груди, пока Кира ошарашенно осматривала помещение.

У дивана стояла ополовиненная бутылка виски. Тощая рука, на которой мягким отсветом моргали часы, свисала с дивана и средним пальцем едва касалась стекла.

Кира поморщилась, заметив фиолетовые припухшие фаланги Игоря. Ее вдруг пронзила догадка.

Она бросилась к проекции над столом и загуглила первое, что пришло на ум: «Соколов, последние 24 часа из жизни».

35 500 467…

35 750 660…

35 956 456 просмотров.

– Твою мать, – отчетливо произнесла Кира, и Игорь проснулся.

* * *

Соколов сидел за столом в белом плюшевом костюме отладчика, который Кира нашла в стенном шкафу и просунула ему за дверь, пока он был в лабораторной душевой.

Охранники вышли, подчинившись едва заметному жесту президента, и оставили их с Кирой наедине.