Кира слезла с подоконника и, сев на пол (в кубе пока что не было ни одного стула), принялась лихорадочно гуглить, хотя ответ лежал на поверхности. Мечникова подозревала об этом давно, но ей было так страшно найти прямые доказательства, что она все откладывала неизбежное падение в кроличью нору.
«Ищи, ищи, у этого должна быть связь, камеризаторы в доме Соколова в день смерти его отца и камеризаторы в научном центре – это одни и те же люди. Долбаное „ОКО“, они везде, где происходит что-то нехорошее…»
На нее валились ссылки и видео, но их было так много, и все не по делу, словно кто-то намеренно юлил, пытаясь сбить ее со следа. Но она уже знала, что должна найти, и от этого было особенно жутко.
Сеть помнит все – и Кира тоже помнила.
«Теракт Двенадцати школ: подробности совместного расследования Генпрокуратуры и частной корпорации „ОКО“».
«Теракт Двенадцати школ: Школа в Троицке-N взорвана группой подростков. Видеоматериалы предоставлены корпорацией „ОКО“».
Она судорожно начала шарить по пакетам, нашла ручку-диктофон и нажала на «play».
Певучий голос Баташевой с треском прорезался наружу из диктофона.
Кира застыла.
«Не делай этого, пожалуйста, ты пожалеешь».
Губы ее едва приоткрылись, и она сказала:
– Совет директоров корпорации «ОКО» с две тысячи пятидесятого по две тысячи шестьдесят пятый год.
Проекция отреагировала, выдав замыленные имена, списки, документы, снова списки.
«Безопасность – наш приоритет. Интервью с новым генеральным директором корпорации „ОКО“ Игорем Соколовым».
«В расследовании теракта Двенадцати школ принял участие кандидат от партии технократов Игорь Соколов».
«Глава „ОКО“ Соколов: „Мы должны обеспечить безопасность наших граждан, и эта цель оправдывает любые средства“».
Игорь сидел на полу ванной в Башне и запихивал в рот пончик с розовой глазурью. Куски глазури падали на пол и на брюки Соколова, но он не обращал на это внимания – есть после марки хотелось нестерпимо.
Он с трудом глянул на часы и застонал:
Соколов всей душой ненавидел балет, потому что когда-то – ради благосклонности матери, конечно, – отдал ему несколько лет своей жизни. Однако в ложе Большого под защитой тяжелых бархатных портьер и музыки оказалось на редкость удобно обсуждать дела с Крайновым, не опасаясь чужих взглядов, камер и ушей: портьеры были модерновыми, с магнитными застежками и звукоизоляцией.
Маленький квадратик, который Соколов лизнул шесть часов назад в Минэке, расщепил его мозги на несколько параллельных вселенных. Боль в груди приятно притупилась, а мир вспыхнул неоновыми узорами и видениями без границ и формальных рамок.
В Минэке сегодня утром не то что не задалось – прахом пошло. Гордеев, как обычно, заливал цифры словами, беспомощными и жидкими, как канцелярский клей, но Соколов видел все: нейронки экстраполировали экономические тренды на ближайшую перспективу очень хорошо, да и в том единственном университете, где он все-таки доучился до конца, Игорь сдал экономические дисциплины на отлично.
Это была новая К-волна.
Соколов смутно помнил, как покойный профессор Розенштерн терпеливо объяснял им, еще зеленым первокурам, взаимосвязь циклов Кондратьева, или К-волн, с политической нестабильностью. Волны имели периодичность сорок пять – шестьдесят лет, но Соколов и его
предшественники не занимались настолько долгосрочным планированием.