Девочка со спичками

Крайнов всегда был с ним рядом, следовал незримой тенью за ним, давал советы, наставлял и поддерживал, как отец, – да что там, в тысячу раз лучше, чем отец, – и Соколову даже в голову не приходило, почему Крайнов выбрал именно его.

Вот Игорь сидит в какой-то подсобке на цокольном этаже «ОКО», и его трясет. Одежда в крови, рядом врачи скорой помощи – Скорпион только что умер на его руках. «А я не умер, так было надо? Разве? Я хотел умереть, и я должен был умереть».

Рядом на столе – бутылка виски и сигареты: початая пачка, коричневые, с золотистой фольгой – сигареты Крайнова. Он подходит к Игорю, садится рядом на диван и молча наливает в стаканы алкоголь, они пьют не чокаясь, и Соколову безнадежно и пусто, и хочется рыдать, и тогда Крайнов говорит: «Сынок, он умер за тебя как герой. Мы своих не бросаем».

К горлу подкатила тошнота.

– Кристин… – Он с трудом формулировал мысли. – Слушай сообщение для Геворга: встречаемся в «Метаверс», в закрытом секторе шестнадцать-четыре, в ресторанной зоне на пятом уровне, «Гамбит», через полчаса.

– Для Геворга? Но вы же его…

– Я знаю. Просто отправь.

* * *

– Дело не раскрыто, но приостановлено – за неимением улик. Основная версия – самоубийство. Но я знаю, что это не оно.

– Я уже не работаю на вас.

– Я понимаю. Ты ничем мне не обязан. Но я пришел к тебе не как бывший начальник. Я пришел к тебе как человек, чью мать ты любил. К тому же я посажу тебя, если ты не скажешь мне правду. Поверь, найдется за что.

Геворг, который скрывался за аватаром огромного мужика с кудрявой седой бородой, в темно-коричневом пиджаке, задумчиво сложил в четыре раза тканевую черную салфетку на столе. Рядом лежала такая же белая. Эти салфетки символизировали белые и черные клетки шахматной доски – весь ресторан был оформлен в «шахматном» стиле. Они сидели в VIP-зале на двоих за столом, который ломился от виртуальной еды, – ее никто не ел, потому что в «Метаверс» это было невозможно.

– Что с вами случилось? – Геворг внимательно смотрел на Соколова, сидящего перед ним в образе Федора Михайловича Д. Игорь специально оставил глаза узнаваемыми, чтобы Геворг отличил его от остальных посетителей ресторана.

– Ничего, – буркнул Соколов, уставившись на руки.

Геворг молча смотрел на него. Наконец он заговорил:

– Игорь Александрович, я старый человек, очень старый. Меня сложно обмануть. И да, я слышал очень много подобных угроз в жизни. Думаете, еще одна меня испугает? Так что с вами случилось?

– То же, что и с тобой, когда ты влюбился в мою мать.

– Говорите так, будто это преступление. Это помогло мне оставаться человеком в той системе, в которой мы с вами проработали много лет.

– Врешь. Ты такая же крыса, как мы все.

– Возможно. И тем не менее. Это та ученая из центра, Мечникова? Она навела вас на мысль, что это не самоубийство? Умная девушка. Вам повезло.

Соколов сцепил руки в замок.

– Ясно. Ты намерен копаться в моем грязном белье, как обычно. Соскучился по работе?

– Нет, мне прекрасно на пенсии.

– Да? И много ты получаешь?

Они снова помолчали. Игорь усиленно изучал поджаристую шкурку на запеченной утке, которая лежала перед ними на столе, источая белый вьющийся парок.

– Знаешь, все твои слова о любви к моей матери ничего не стоят, раз ты не хочешь дать мне шанс выйти из этого. Выйти из того кома лжи, в котором я жил все эти годы, в том числе из-за тебя.

– Какого кома? Вы же сами этого хотели. Вы ели все, что дают, и целенаправленно шли к этой должности.

Соколов расхохотался:

– Да, да! Знаю.

Он встал и пошел к выходу, чувствуя, как его качает. Ему хотелось заорать или броситься на Геворга и избить его до полусмерти, хотя в «Метаверс» это было невозможно – так же, как и поесть, – но он только вцепился ногтями одной руки в другую – в реальности, стоя в комнате для видеоконференций в Семиречье.

Геворг пристально глядел ему в спину, потом улыбнулся.

– Игорь Александрович, я не знаю, кто это сделал. Но если это было убийство, то данные должны были сохраниться.

Соколов остановился.

– То есть ты подтверждаешь, что это было не самоубийство?

– Я сказал именно то, что сказал. Данные всегда сохраняются. В нашем окружении не бывает нераскрытых убийств.

* * *

Вогнутые проекционные экраны, висящие в воздухе, окружали Игоря, как пентаграмма, и зацикленно проигрывали момент самоубийства отца с разных ракурсов уже много часов.

Шестой экран хищной пастью висел прямо перед лицом Соколова, немой и погасший.

«Камера над входом, камеры над антресолями, в углах – это все есть, но где видео с камеры над дверью гостиной? Там должен быть обзор на входную дверь…»

Он пробовал искать еще и еще, но папка, озаглавленная серийным номером последней камеры из прихожей, пустовала – как будто кто-то предусмотрительно удалил содержимое.

– Кристин, мне нужна история изменений этих папок с момента создания. И фамилии тех, кто внес эти изменения.

По экранам побежали фамилии и должности. Он вчитался внимательней: старые сотрудники хаба, некоторые уже покойные. Изменения датировались очень давними сроками – двадцать и более лет назад.

– Я понял, – глухо сказал он.