Девочка со спичками

Во сне Макс пытала его – а значит, он был ей небезразличен; она явно не хотела уходить, ей нравилось с ним заигрывать в перерывах между пытками – вот же они, красивые, с цветами, берутся за руки и входят в Башню; вот она раз за разом прижимается к нему в тоннеле и плачет у него на груди, а время с жилета уходит так быстро, и точит снореальность, как бритву, и все чувства предельно обострены, и сон от этого становится похож на библейскую притчу – и, главное, кажется в тысячу раз более значимым, чем тот лимб, в который Игорь попал сейчас.

Он жадно глотал экстази, наливал себе виски и включал запись, доводя себя до исступления кадрами собственных мучений и пытаясь перекрыть ими убийственную мысль о том, что Кира, его Кира горела, горела, горела из-за него, его маленькая, беззащитная Кира – и он ничего больше не может сделать с этим, только стереть себя с лица земли, чтобы не напоминать ей об этой адской боли даже своим существованием, – ведь такое не прощается, нет, такое ничем не отмыть, и, конечно, она не вернется, чем ты думал, ублюдок, ни один нормальный человек не вернется после этого.

Дни его агонии длились и длились, Кира никак не проявляла себя, но что-то еще не давало ему покоя – помимо этого. Он пытался понять, что именно, – за завтраком, в машине, в душе, на фоне водянистых разговоров с помощниками, министрами, военными и чиновниками, – но никак не мог.

Во вторник на рассвете он сидел в мезонине последнего этажа Семиречья после очередной бессонной ночи и медленно крепил на кожу магнитные датчики, чтобы в виде аватара через два часа присоединиться к какому-то очередному заседанию, которых за эту неделю было хоть и меньше, чем всегда, но все равно чудовищно много для его раскуроченного бессонницей и страхом мозга, который с минуты на минуту грозил рассыпаться на части.

Соколов вяло смотрел в приоткрытое окно, потом перевел взгляд на раму справа от витых золоченых шнуров, которые держали кашпо, – из него, как руки человека, потерявшего сознание, свисали темно-зеленые побеги плюща.

«Руки» тихо покачивались на ветру – и вдруг Игорь согнулся, будто от удара.

Карточка.

Он вытащил из воздуха запись сна, трясясь, промотал знакомые сцены – от самой первой, в банке, до момента, когда он сидел на снегу, пытаясь привести Макс в чувство, – и прикоснулся к изображению карточки, которую забрал из Третьего дома.

Она мигнула по контуру и выдвинулась вперед, ближе к нему, вырезанная из снореальности цифровыми «ножницами».

Отец на видео явно смотрел с мукой, с подозрением, почти с ненавистью – куда-то за пределы экрана.

Как же Игорь раньше не замечал? Он видел это видео всего раз, после полугода в СИЗО, полностью сломленный, дезориентированный – может, поэтому?..

«Квартира на Циолковского. Он был там один? Кто мог это сделать с ним? Это же только мое воспоминание об этом видео. Тогда где оригинал?»

Соколов схватил со стола таблетки от мигрени, проглотил сразу две – и нырнул в закрытые сектора внутренних сетей, которые были ему доступны всегда, круглосуточно, каждый день, – но он же идиот, просто идиот, ему никогда и не приходило в голову проверить, правда ли его отец покончил с собой.

Игорь яростно перебирал файлы, вбивал имя отца и свое собственное – но это было все равно что гуглить слово «солнце»: в каждом третьем файле – его имя, килотонны видео, бесконечный океан, – и он в отчаянии уставился в бурлящее море информации, которое Кристин вывела в воздух перед его глазами.

«Кто может знать? Крайнов?»

Соколов дернулся было написать – но замер.

«Это же он показал мне видео. Он сказал мне, что отец покончил с собой. Значит, либо он не в курсе, либо…»

Думать об этом было все равно что ковырять ножом у себя в животе.

Соколов закрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание.

Вот он, совсем юный, выходит из здания ВШЭПР. Он уже знает, что поступил, что сдал экзамены экстерном, блестяще, но разве может он рассчитывать на то, что кто-то его за это похвалит? С матерью он давно не общается. Других родственников держит на расстоянии, и они не знают его телефона. Игорь вдыхает летний воздух во дворике университета, надевает очки – и видит сообщение с закрытого номера: «Молодец».

Вот его первый стрим, Игорь только-только начинает продвигать идею всеобщей камеризации и показывает первым тысячам любопытных зрителей свой кабинет, один из многих в «ОКО», созданный специально для этих целей, – лаконичный, с приятными футуристичными безделушками, моделями космических кораблей и роботов на широких белых полках; с постерами, изображающими фракталы и математические комбинации, с большим круглым отверстием в столе для синего шара Кристин – кто еще мог сидеть в таком кабинете? Ну конечно, только спокойный и уверенный в себе лидер новой волны, который не боится технологий, не боится этого хаоса огромных потоков информации – он подчиняет их себе. И снова сообщение с закрытого номера, сразу после стрима: «Стрим супер, сынок».

Соколов застонал от невозможности принять то, что открывалось ему прямо сейчас.