Левый висок Киры разреза́л страшный неровный шрам, идущий до самого основания шеи, на предплечьях из-под рукавов футболки тоже белели шрамы. Она смотрела на Соколова и плакала, зажав руками рот. Рядом валялся ржавый кусок арматуры.
– Что я… сделал с тобой… – шепотом выдохнул Игорь и вжался в спинку стула. Он с трудом ворочал во рту пересохшим языком. – Прости меня…
– Уходи! Я тебя ненавижу!..
– Я попробую уйти… если ты меня развяжешь, – вымученно улыбнулся он.
Руки Макс тряслись, когда она выбрасывала на пол содержимое рюкзака. Среди прочих предметов там был скальпель в прозрачной коробочке. Она начала пилить им веревки. Слезы градом катились по лицу, она не смотрела на Соколова, а он просто ждал, пока она его развяжет.
Когда ошметки веревок упали на пол, девушка отшвырнула скальпель и зарыдала в голос, спрятав лицо в поцарапанных руках.
Игорь даже не пытался встать – ноги его не держали. Он просто свалился со стула перед плачущей Макс и подполз на коленях, чтобы обнять ее.
– Уйди! Не трогай!
Она с нечеловеческой силой оттолкнула его – он отшатнулся и торопливо поднял руки. Потом с трудом встал и медленно побрел к выходу.
Макс осталась на полу и, вздрагивая от слез, смотрела ему вслед.
– Зачем ты взорвал школу?!
Он остановился, помолчал, а потом хрипло ответил в темноту:
– Я был чудовищем, Макс. Мне всегда было мало, всегда хотелось больше – власти, денег, секса, наркотиков, острых ощущений, – чтобы понять, что я все еще жив. Но я давно был мертв. А мертвые не воскресают.
Соколов не помнил, как сумел выбраться из развалин. Он просто переступил через щербатый дверной проем, преодолел три ступени крыльца и рухнул прямо в траву, покрытую ночной росой.
Проваливаясь в небытие, он старался не думать, что ждет его через несколько часов, не говоря уже о днях.
И еще он понял, что не сможет оставить Макс.
Но самой Макс он был уже не нужен.
Соколов очнулся в предрассветных сумерках: было ужасно холодно, вокруг все блестело от росы. Стуча зубами, он приподнялся на локтях и попытался встать. Что-то заставило его посмотреть вверх и вперед.
В паре метров от него стояла Макс и внимательно разглядывала его.
– Как тебя зовут?.. Я имею в виду… тебя же зовут не Макс?
– Зачем тебе это знать? Если хочешь меня убить, присылай отряд в эту школу. Я буду ждать.
– Я не буду высылать никаких отрядов. Просто хотел узнать, как тебя зовут. На самом деле.
– Полина.
– Очень приятно, Полина. Наконец-то мы можем нормально познакомиться.
На нетвердых ногах он встал и, глядя ей в глаза, протянул руку. Полина брезгливо отступила и не пожала ее. Она молча пошла прочь, за ее спиной болтался белый рюкзак.
Снова дежавю:
– Полина, стой!
Она не обернулась и не остановилась.
– Я прошу тебя… – Он побежал за ней, врезаясь в мокрую траву. – Да, я знаю, мертвые не воскресают, но есть живые, и им нужна надежда, чтобы исправить ошибки!
Полина вдруг остановилась.
– Не психуй, я не побегу рассказывать все это блогерам и журналистам. Глядя на тебя, они сами обо всем догадаются.
– Знаю. Но я хочу помочь тебе добраться до той точки на карте, куда ты собралась. Это моя цель – по крайней мере, на сегодняшнее утро. А потом… – Он сглотнул. – Я хотел бы изменить то, что смогу.
– Например, мир? – Полина рассмеялась, и от этого смеха ему захотелось исчезнуть.
Она пошла к выходу с территории школы. Ее худая фигурка тонула в сентябрьском тумане, и Игорь понимал, что ничем больше не сможет удержать ее.
Соколов добрел до машины – она так и стояла открытой, мигая аварийками. Дернул крышку бардачка: пачка сигарет и зажигалка были на месте.
Сунул сигарету в зубы, долго не мог поджечь ее – руки дрожали. Потом затянулся, глубоко и сильно, вставил ключ в замок зажигания и завел двигатель.
Что скрывает зеркало
В тот день Игорь гнал как сумасшедший до Семиречья по выделенной платной спецтрассе, старательно минуя любые города и поселки. Голова невыносимо кружилась от сигарет, которые он не курил лет восемь, его подташнивало, но он все летел и летел, пока не замелькали знакомые кордоны и КПП, и его тело не начало переходить из состояния камня в состояние желе.
Он закрылся в самой дальней и труднодоступной комнате Семиречья, пытаясь собрать себя воедино – благо его двадцать четыре часа разрешенного отсутствия еще не истекли.
Соколов объявил приближенным, что работает над законом 147, и все тут же закопошились вокруг него, как черви. Крайнов стал писать в два раза чаще, министры побежали вносить панические правки в квартальные отчеты и планы, блогеры запустили волну публикаций – но правда заключалась в том, что Игорь просто хотел остаться один.