«Если не назовешь, значит, не было? Господи, какой же ты трус, как я тебя ненавижу, жалкое ты существо…»
Макс еле сдерживалась, чтобы не закричать: она раскачивалась с носков на пятки от бессильной ярости и боли, стоя в очках в уцелевшем классе информатики.
К сожалению, тело Соколова в машине не хотело раскачиваться – напротив, оно застывало, как футляр с пустотой внутри, все сильнее и сильнее по мере того, как машина приближалась к Большому Москворецкому мосту.
Они остановились на диагональном перекрестке, ожидая левого поворота, чтобы свернуть на мост, сделав крюк почти на сто восемьдесят градусов.
Соколов смотрел, как сообщение мигнуло несколько раз и погасло в полной темноте заблокированного экрана часов.
«Я не могу».
И вдруг, как в замедленной съемке, он видит боковым зрением, как на них несется огромный красный «вольво» – прямой и быстрый, как стрела, с широким бампером и ледяными слепящими фарами.
Самуил сжимает руль, резко дергает его, и Соколов вскидывает в ужасе руки, закрываясь от неминуемого столкновения.
Визг тормозов, их раскручивает по черному мокрому асфальту, похожему на разделочную доску, и несет в никуда.
Невесомость в животе.
«Говорят, это не больно».
11:26
11:27
Машина скрежещет тормозами и замирает.
Соколов вцепился в сиденье и часто моргает от оглушающей тишины и света. Машина стоит, мигая аварийками, поперек дороги.
Самуил тяжело дышит и ругается сквозь зубы.
– Поубивал бы сволочей… – бубнит он, стирая пот с шеи.
«Вольво» лежит в тридцати метрах от них, перевернутый и раздавленный собственным весом. Водитель уже лезет наружу, с ним вроде все нормально.
– Чуть не врезались! – Соколов смотрит на Самуила почти с религиозным благоговением.
– Но ведь не врезались. А вы бы все-таки пристегивались.
Игорь с трудом отрывается от часов и смотрит вдаль – через мост, на далекие высотки Сити, на набухшие от дождя облака, на линии воды, которые рождают размытые акварельные тени на стеклах, – словно в последний раз.
Соколов вязко и медленно нажимает три кнопки на экране часов.
Потом еще две.
И еще.
Он заучил этот номер наизусть – ночью, в панике, потому что не мог уснуть.
В наушниках длинные гудки.
Потом щелчок.
И тишина – без голосов и движения.
Игорь ждет еще несколько секунд, а потом медленно вынимает наушники из ушей, откидывается на сиденье и закрывает глаза.
Макс закрывает глаза вместе с ним – и щеки заливают слезы.
Она медленно снимает очки в классе информатики.
Соколов стоит на пороге и видит, как багряный закат из разбитых окон окрашивает Макс во все оттенки красного – и разрывает на части.
– Дай карточку, – глухо говорит она. Заплаканные глаза скользят мимо, Макс не смотрит на него – и не хочет видеть.
– Что случилось? – еле слышно спрашивает Соколов.
Ее лицо похоже на фреску, все в трещинах от закатных лучей – и от боли.
Макс берет из рук Игоря карточку с проекцией Александра Соколова, разглядывает ее несколько секунд. Потом снимает с плеч рюкзак – и вытаскивает из него точно такой же пистолет, как у его отца.
Лицо Соколова белеет.
– Скажи мне только одно – где мы?
Она растягивает губы – это улыбка мертвой куклы.
– Ты и сам давно знаешь – в глубине души. Весь этот мир – творение твоего подсознания. Даже эта бомба – муляж. Хочешь проверить?
Ему становится тяжело дышать, очертания предметов вдруг искажаются.
– Что это значит, Макс?!
Она бежит от него в коридор по развороченному полу, контуры стен подрагивают, потом резко сворачивает в какой-то класс – Игорь за ней.
Она стоит за дальней партой и держит его на прицеле.
Соколов медленно поднимает руки, она хохочет над ним сквозь слезы и вдруг подносит дуло к собственному виску.
– Макс, нет!
Она страшно улыбается.
– Мертвые не воскресают. Мы все возвращаемся к тому, с чего начали.
И жмет на спусковой крючок.
– Не-е-ет!
Соколов подбегает к ней, падает на колени.
– Макс! Макс! Макс!
Пальцы трясутся, он вжимает их в еще теплую шею девушки, пытаясь нащупать пульс.
Кукольные глаза смотрят в одну точку, лицо покрыто крапинками, словно Макс внезапно заболела краснухой. Развороченная голова неестественно свешивается, когда он приподнимает тело над полом. Она такая легкая, такая невесомая, что это причиняет физическую боль – рядом с ней он кажется себе свинцовым колоссом, тяжелым и неповоротливым.
Он смотрит и будто не видит, не может осознать, что Макс мертва и из ее затылка на пол уже натекла лужа крови.
Жилет начинает вибрировать, как сквозь толстый слой ваты:
00:58
00:57
00:41
00:35
00:24
Ему все равно.
Он поднимает залитые слезами глаза выше: ровные ряды столешниц и детские каракули на них. Грифельная доска. Портреты русских писателей.
И в этот момент оглушительный взрыв сотрясает здание школы до самого фундамента.