Девочка со спичками

Соколов посмотрел, и ей стало так плохо – физически, до тошноты, – что она поняла: спрятанное им там намного хуже всех ее самых ужасных опасений. Но у нее не было выбора. Макс не могла просто пожалеть его, и снова никуда не пойти, и бродить по кругу.

Она накручивала себя, чтобы ненавидеть его, как все эти годы, как в самом начале, – и больше не идти у него на поводу. Их разумы схлестнулись в немой битве, глаза в глаза, и лишь маленькая часть Макс кричала от боли и бессильного, затаенного чувства привязанности к нему. Чувства, которое родилось здесь, во сне, как в тюрьме, и этому не было места в ее душе, ни под каким предлогом. Особенно сейчас, когда она всем телом чуяла, как куница, как дикий зверь в погоне: стоит им дойти до конца, ей захочется уничтожить это чувство навсегда.

Но проблема заключалась в том, что сейчас – сейчас – еще было до. И Соколов был все тот же: худой, растрепанный, с черными дырами глаз, с бомбой на груди – и разбитый ее прикосновением на мелкие осколки.

О, она знала это страшное чувство. Оно было написано у него на лбу, на кончиках пальцев и на крыльях носа, которые приподнимались от тяжелого дыхания. То единственное чувство в нем, что было сильнее страха.

То, что она увидела, стоя рядом с Соколовым на мосту.

Макс нестерпимо захотелось продлить этот момент, преломить его и сделать каким-то… более светлым, что ли? Это было похоже на прощание. Она знала, что они больше никогда не будут так извращенно, болезненно близки, – и почему-то ей было бесконечно этого жаль.

Макс вдруг поняла: все, что она может сделать для них обоих сейчас, – не разрывать контакт. Быть рядом до конца – что бы это ни значило.

Она вытащила из кармана то единственное, что в этом сне действительно принадлежало ей. Медленно протянула руку к уху Соколова, осторожно вставила один наушник ему, другой – себе.

Это не могло быть чем-то иным. Только та песня, которая была там всегда. Ее одну Макс зачем-то загрузила в плеер «Капсулы» перед самым погружением.

Она нажала на «play».

Oh life is bigger
It’s bigger than you
And you are not me
The lengths that I will go to
The distance in your eyes
Oh no I’ve said too much
I set it up
That’s me in the corner
That’s me in the spotlight
Losing my religion [11]

Она так и не поняла, в какой момент они обнялись и едва заметно, с закрытыми глазами начали качаться из стороны в сторону. Музыка пробирала до самого нутра, до костей и нервов, до слез, которые оба так бессмысленно сдерживали.

Когда мелодия стихла, Макс открыла предательски блестящие глаза и увидела его, болотно-зеленые, напротив.

Ее пронзило жуткой тоской от невозможности все это отменить.

– Я доверяю тебе. – Он слабо улыбнулся – белый, истончившийся от предчувствия беды, но удивительно спокойный.

Она нашла в себе силы улыбнуться в ответ.

А потом быстро пошла вперед, в его бессознательное, – не оборачиваясь.

* * *

Еще на подходе к полуразрушенному зданию ноги Макс стали подгибаться. Сердце жалко колотилось в горле, – но она все равно шла, а Игорь послушно тащился за ней.

«Мама, мамочка, пожалуйста, нет!»

Красные кирпичи.

Обгоревшие провалы окон.

Она побежала вперед, задыхаясь от ужаса: три ступеньки крыльца – тело помнит все: подлезть под красно-белую ленту, дым, боже, как воняет дымом, что тут было, что здесь случилось…

Ты знаешь что.

Внутри все разворочено, глубокие раны на теле кирпичных стен от невидимых осколков бомбы, тусклая штукатурка лежит на полу пластами.

«Пожалуйста, нет, я не хочу…»

Макс бежала, спотыкалась, падала и вставала, не чувствуя боли, снова бежала, цеплялась ногами за полурасплавленные ламинатные ошметки, хваталась руками за куски арматуры, что торчали из бетонных свай фундамента.

Сваи, как скелет, окружали это место – лобное место, черное, как воронка сверхмассивной дыры, – и за всем этим Макс уже не слышала криков Соколова: он звал ее, но был так далеко, так бесконечно далеко от нее.

Ищи, ищи, оно где-то здесь.

Из-за железной двери класса информатики сочится свет заходящего солнца. Пылинки медленно танцуют в розовых лучах.

Макс дотрагивается до изогнутой от жара, почерневшей ручки. Дверь со скрипом приоткрывается, совсем немного.

«Пожалуйста, не ходи туда».

Под просевшими столами валяются перевернутые, искалеченные стулья; на опаленных столешницах – алюминиевые шары компьютеров и очки – большие, черные, старые – много очков, такие уже давно не выпускают.

Одни лежат прямо перед Макс – пыльные, но абсолютно целые.

– Кира!

Голос Соколова эхом отдается в коридорах – он явно блуждает и не знает, куда она пошла.

Макс протягивает руку к очкам и замирает. Огонек на оправе зажегся красным: заряд почти на нуле.

– Кира!

«Прости меня».

Она зажмуривается от ужаса и надевает очки.

Весна

«Просто смотри, как течет шоколад. Как течет шампанское. Ничего не случилось. Фокусируйся. Дыши».