Девочка со спичками

– Врешь, сучка. Хахаля себе там завела. Вся в Людку. Мать твоя такая же шмара была. Ты, небось, уже и не целка даже.

Полина опрометью кинулась в ванную, понимая, что разговор ничем хорошим не кончится. Она закрылась на щеколду, выкрутила краны до упора и стала ждать, прислушиваясь к происходящему снаружи.

Отец не пошел за ней, а спокойно доел яичницу, вытер руки кухонным полотенцем и начал смотреть новости в очках.

Спустя час вымытая и причесанная Полина бесшумно проскользнула из ванной в свою комнату. Она не стала даже включать свет – в темноте нащупала в шкафу белье, натянула на себя и юркнула под одеяло.

Она почти провалилась в сон, когда дверь комнаты медленно открылась: на пороге, опираясь на косяк, стоял отец.

Полина сонно заморгала и приподнялась, откинув одеяло. Тонкие ноги белели в темноте.

Григорий бросился на нее – как бросаются дикие звери, с утробным рычанием.

Полина пыталась кричать, но он сразу зажал ей рот и нос.

– Тихо! Лежать, сказал! Шваль порченая!

Отец несколько раз ударил ее по лицу, и она затряслась от глухих рыданий. Он разорвал на ней трусы одним движением.

– Сейчас всю-у-у дурь из тебя вытрясу, никогда в жизни больше ебаться не захочешь! У подруги она ночевала, как же! Видел я тебя, у коллектора шлялась, днями там крутилась, сучка! Чё, к хахалю бегала? К наркоману какому или бомжу? Я давно за тобой слежу! Все видел! Людкино племя, как пить дать шлюха! Не ори! Учить ща тебя буду!

Она не могла даже кричать – просто застыла, постепенно выходя из тела и замирая где-то под потолком, возле люстры, глядя с высоты на кровать – туда, где над распятым тощим телом юной блондинки ритмично покачивался мужик в спущенных спортивных штанах.

Нет, это не мог быть ее отец.

«Черный человек, Черный человек, забери меня!» – взмолилась Полина, зная, что это бесполезно.

Голоса у нее больше не было – как и тела.

Да и ее самой, кажется, больше не было.

* * *

«Два шага. Еще три. Теперь налево. Пожарный выход. Дальше карточка. Где карточка? Вот она».

Полина схватилась за ручку двери пожарного выхода, через который, минуя камеры, каждый день проникала в школьную подсобку.

«Никому не говори, ладно? Ходи мимо камер, через пожарный, а то я потом замучаюсь объяснять, почему у нас в школе живет ученица», – сказала ей Карпова, когда передавала карт-ключ.

Заплаканный взгляд Полины наткнулся на объявление, которое висело на двери.

22 октября, 10:00. Открытый урок «Мир мегаполиса»

Лучшие ученики «Школы для одаренных подростков» г. Москва поделятся образовательным опытом.

В любой другой день она с радостью пошла бы на такой урок – и тянула бы руку, и задавала вопросы обо всем, чего ей хотелось так сильно и давно.

Но сегодня ночью Полина исчезла. Осталось только разорванное на части полуживое существо, которое приложило карточку к двери и упало на пол подсобки. Дверь послушно пискнула и закрылась.

Она вытащила из рюкзака наушники, натянула на уши, включила нейророк погромче и провалилась в тяжелый сон.

И уже не услышала, как в одиннадцать тридцать утра 22 октября в школе № 5 города Троицка-N прогремел взрыв.

* * *

– Третий, позицию доложите. Пострадавшая у нас. Состояние критическое.

– Третий, как слышите? Пострадавшая у нас, говорю! Рядом с эвакуационным. Знаю. Да как я ее тебе ликвидирую, живая же, блин! Не знаю, как так получилось! Камеры Вадик проверял перед стартом, все чисто было. Видимо, пряталась где-то. Дуй сюда быстрей.

Она на одно мгновение открыла глаза – дым, крики, осколки стекла, она лежит на них, все тело как сплошная открытая рана, запекшаяся и страшная; голоса нет, ничего не разобрать. Ее положили на носилки, и она снова провалилась в темноту.

* * *

Открывать глаза под бинтами было бессмысленно. Она долго не могла привыкнуть к этому полусвету, духоте и непрекращающейся боли, сквозь которую теперь ощущала мир.

Рядом ходили люди. Они открывали двери, гремели тележками с медицинскими инструментами, иногда спрашивали, как она себя чувствует, – но она не отвечала и даже головой ворочать не могла, только беззвучно и бесслезно плакала под слоями повязок.

Один голос звучал чаще остальных, и поэтому она его запомнила.

– Мирон Углов, – представился голос, когда она впервые вышла из небытия искусственной комы.

Он вложил в ее обожженную руку что-то мягкое и прохладное. Это был очищенный мандарин. Запах одуряющий, кисло-сладкий, терпкий. Она попыталась отломать дольку, но пальцы ее не слушались.

– Я понял.

Невидимый Углов взял мандарин и начал осторожно кормить ее. Она послушно вытягивала голову и глотала дольки, как птенец, а потом снова расплакалась.

– Ну, ну, тише, тише, все кончилось. Вот ты дура. Куда ж ты полезла, на кого ты полезла, девочка. Признательную писать будем?

Она только беззвучно замотала головой и по новой залилась слезами.

– Да знаю я, все знаю. Ты Максимова, на тебя уже трое человек из «Радикальных консерваторов» показания дали. Твои же подельники, основные подозреваемые по теракту.