Девять камер ее сердца

Я не должен был показывать ни злости, ни обиды, потому что ты была со мной честной.

— Я понял тебя, — сказал я, хотя на самом деле не понимал, но я пытался. Я никогда не жил жизнью гедониста, в отличие, судя по всему, от тебя. — Ну и что бы ты хотела делать?

Ты не могла ответить и казалась рассерженной. Я начал было говорить:

— Конечно, тут, в городе на море, у нас не очень много знакомых, и это…

— Тут и делать-то особенно нечего, правда же?

А я думал, что нам вполне есть чем заняться, все эти наши долгие ежевечерние прогулки вдоль набережной…

— Давай поедем куда-нибудь, — предложила ты. И это, как я заметил, стало постоянным требованием. Давай поедем куда-нибудь, куда угодно, чтобы только вырваться из этой рутины. Мы не можем себе этого позволить, хотелось заорать мне, но я не делал этого и только спрашивал, куда именно ты бы хотела.

Ты называла прекрасный, гористый остров, окруженный сияющей синевой Средиземного моря.

— Да, — говорил я. — Но прямо сейчас мы никак не можем…

— Ой, ну не будь ты таким прагматичным, — устало отвечала ты. — Просто согласись. И давай вообразим, как бы мы с тобой ходили по аллеям над морем, а над нами шумел бы ветер…

Все это сбивало меня с толку. Что ты имела в виду? Был ли все это только полет фантазии?

Это случалось довольно часто.

Ты могла внезапно поднять взгляд и заявить, что хочешь поехать туда-то, в такой город или в другой, в ту страну или в эту. Ну пожалуйста. А я осторожно отвечал, что надо все как следует спланировать, потому что я не хочу обещать того, чего не смогу исполнить, и это раздражало тебя.

— В тебе нет духа авантюризма, — жаловалась ты, и мне было обидно. Я как раз был своего рода авантюристом. Например, до того, как встретить тебя, я встречался с мужчиной, которому нравилось переодеваться женщиной, и с людьми, которые вообще не относили себя к определенному полу. Ты, конечно, знала об этом, потому что я сам тебе рассказывал, но ты, похоже, считала, что существует только один способ быть авантюристом — твой. Но я все еще не хотел огорчать тебя.

Так что я научился, как ты это называла, подыгрывать. Но я не понимал, зачем ты пускаешься в эти выдуманные путешествия и какая от этого радость. Что за счастье в том, что выдумано от начала до конца?

Когда ты в очередной раз начинала говорить, поедем туда-то и туда-то, я притворялся, что с удовольствием соглашаюсь.

Начав писать, ты стала спокойнее.

Тогда мне тоже стали выпадать счастливые дни работы без помех, что было редкостью и в чем я отчаянно нуждался, потому что как еще я мог закончить этот огромный труд — диссертацию? Я работал, преподавал, зарабатывал деньги и старался сделать тебя счастливой, но требования непрерывно возрастали.

Выйти поесть, выпить пинту пива, съездить в город на реке, пойти на концерт. И я соглашался. Ты прекрасна, но эгоистична. Это так называется? Или эгоцентрична. Но как-то ты сказала, что иногда не спишь целыми ночами. Что уходишь на диван в гостиной, потому что не хочешь будить меня, и смотришь, как рассветает, и слушаешь утренние звуки, и мое сердце снова разбилось.

Ты переехала сюда ради меня.

Я должен быть с тобой.

Так что мы иногда устраивали эти поездки. Я откладывал немного денег со стипендии или вгрызался в наши накопления, и мы брали машину напрокат, и, думаю, оно того стоило, даже ради одного выражения твоего лица, когда мы выезжали из города и мчались по шоссе, и нас охватывало ощущение скорости и свободы. Мы навещали твоих друзей, живущих за городом, и ты рассказывала, что как-то провела у них целое лето, и они возили тебя на каменный пляж. Мы останавливались в их доме, с коридорами, уставленными шкафами с книгами, и им нравилось, что ты начала писать. Они были рады мне и относились ко мне как к члену семьи. Мы садились за обеденный стол и разговаривали часами. Ты спросила о каком-то студенте, который жил в этом доме, когда ты была тут последний раз. Я видел, как ты меняешься, когда тебя окружают люди. Ты расцветаешь. Ты больше смеешься. Хотя я тоже старался смешить тебя в нашей квартире. Я кривлялся, изображал пантомиму и дурацкие танцы. Мне всегда нравилось представлять что-то на радость людям. Моя мать всегда говорила, что я очень хорош на сцене, но что толку в таких словах, если они все равно всеми силами толкали меня в сторону «надежной» карьеры и высокой зарплаты. Финансы. Экономика. Право. Мой младший брат однажды сказал, что хочет стать водителем грузовика и ездить по всей стране. Родители засмеяли его, хотя сейчас я не понимаю почему. Он был бы счастливее, став шофером, чем финансовым консультантом, который света белого не видит. А ведь важно именно это. Они считали, что даже моя диссертация — просто потеря времени. Ученые не зарабатывают денег, ну или зарабатывают недостаточно. Но сколько это — достаточно?

Ты все еще не любила об этом говорить.