Девять камер ее сердца

Мы читали, писали и гуляли по городу. Нам нравилось ужинать где-то, заходя в какой-нибудь бар. Ты любила ходить на выставки и художественные шоу, а я не хотел расстраивать и разочаровывать тебя, говоря, что меня это не особенно привлекает. Или даже совсем не интересует. Так что я ходил с тобой.

— Как тебе? — спрашивала ты, когда мы выходили из театра, галереи или музея, и я чувствовал, что должен быть умным и продемонстрировать правильное мнение. Но я знал, что тебе нравится быть вот такой «культурной», так что старался изо всех сил. И, думаю, у меня в основном неплохо получалось, потому что ты, казалось, была довольна. Иногда, если я говорил, что чего-то не понял (думаю, ты иногда забывала, что наши культурные основы очень различались), у тебя по лицу скользило раздосадованное выражение. Ты, любовь моя, очень нетерпелива. Мне бы иногда хотелось, чтобы ты была добрее ко мне.

Ну, как когда ты сказала:

— Мы явно читали разные книжки. — И я ощутил в этой фразе целый мир осуждения. Вот такое, внутреннее, невысказанное осуждение хуже всего.

В такие моменты мне было тяжело.

Всплывали старые чувства. В основном что я тебя недостоин.

Я старался бороться за себя, говоря, что я читал что-то другое и что так ли уж это важно? Не становимся ли мы только богаче оттого, что содержимое наших книжных полок различно? Разве не скучно читать те же самые книжки? Но я не настаивал. Мне не хотелось обижать тебя. Я думал, что я наблюдательный.

И внимательный.

И тебе, я чувствовал, это нравилось.

Когда я вносил в поезд твой чемодан, и открывал тебе двери, и спрашивал, чего бы тебе хотелось съесть или выпить, и не замерзла ли ты, не отдать ли тебе мою куртку, удобно ли тебе. Мне нравилось делать тебе подарки. Сладкую выпечку, десяток свежих киви, пару перчаток, в которых можно нажимать на экран телефона, членскую карточку в музей, с которой целый год можно ходить туда бесплатно, уроки пения. Все эти поступки, надеялся я, покажут тебе, как я признателен. Мне хотелось, чтобы ты знала, что я думаю о тебе, даже когда я далеко от тебя.

— Не трать на меня столько, — говорила ты.

И это было смешно, потому что ты как раз не любила говорить о деньгах.

Это неудобно.

Но, может, когда мы поженимся, это изменится, потому что все, что принадлежало каждому из нас, станет общим.

День нашей свадьбы наступил и прошел.

Все было очень просто, как мы и хотели. Церемония без всяких фокусов, обед, тост. Нам повезло с погодой, солнце светило до позднего вечера, охватывая город своими длинными пальцами. Прекрасно и осенне, сказала ты кому-то. Ты любила такие слова. Осенне.

После этого наступило затишье.

У меня была куча работы, которую я запустил, а ты обнаружила, что тебе особо нечего делать.

Ты читала, но была беспокойной. Ты не могла писать. Ты сражалась со своей книгой.

Я тревожился. Но не показывал этого. Что, если однажды утром ты проснешься и скажешь: «Это не по мне, я ухожу»?

Так что я старался успокоить тебя. Где-то открылась выставка, на которую ты хотела сходить, и я согласился пойти с тобой, хотя она интересовала меня совсем не так, как экскременты моих жуков. Но я старался, чтобы ты была довольна.

Ты тоже нашла работу, в офисе неподалеку. Административная работа, типа обновления базы данных и заклеивания конвертов. У меня болела душа, когда я смотрел, как ты идешь туда по утрам. Пальто, шапка, перчатки, потому что теперь стояли морозы. Ты не жаловалась, но, конечно же, как это может нравиться? Жить в городе на реке на одну мою стипендию было трудно, потому что арендная плата зашкаливала (даже за крошечные комнаты). Мы не могли поехать в отпуск, даже после свадьбы, или есть в ресторанах так часто, как хотелось бы, или ходить на концерты.

Из-за всего этого я чувствовал, что подвожу тебя.

Через несколько месяцев мы решили перебраться в другой город, теперь на море. Он был недалеко, там было очень красиво и, что важнее, менее дорого. Я мог бы приезжать раз в неделю, чтобы преподавать и встречаться со своими руководителями. А ты будешь сидеть дома и писать, заявил я.

Я думал, что этот переезд можно считать моим подарком тебе. Больше никакой дурацкой работы в офисе. Ты художник. Твои пальцы предназначены для тонкой работы, а не для марок и конвертов. Ты согласилась, но неохотно. И мы переехали и обустроили дом, небольшой, но прелестный, с деревянными полами и камином. И очень счастливо прожили там всю зиму. Обнаружилось, что нам нравится взахлеб смотреть кино, и мне начали нравиться рыба и креветки, хотя и не так, как тебе. Мы нашли небольшую чайную неподалеку и ходили туда играть в карты и в «Эрудита». Мы проводили тихие домашние вечера. Время от времени ходили выпить пива со знакомыми.

А потом, в один прекрасный день, ты вдруг спросила:

— Тебе не кажется, что мы живем как два пенсионера?

Я был поражен. И обижен.

Я не мог понять этого. Я дал тебе дом и к нему все, что ты могла бы только захотеть.

— Что ты хочешь сказать? — спросил я.

— Только то, что сказала, — упрямо ответила ты. — Мы живем как два старика.