Отец с мамой оставляют меня в пионерлагере, дома оставить не с кем: мама на сессии в пединституте, отец работает. Лагерь на берегу холодного и прозрачного озера Голова, со дна которого бьют ключи. Купаться можно только в жаркую погоду, зато в ледяной воде водятся рыбки «маринки». Я видел, как их потрошат старшие: выбирают внутренности и обязательно тщательно соскабливают черную слизь с тушки, иначе рыбу есть нельзя, можно отравиться. Черная слизь ядовита, это знают все. Зачем тогда ловить этих «маринок»?
Рыбачить я не люблю, в отряде все ребята старше меня, они дураки и плохие, дружить не с кем.
– Ты что, плачешь? – строго спрашивает отец.
– Нет, это песчинка в глаз попала, – отвечаю я. – Заберите меня отсюда…
– Ты хочешь, чтобы мама из-за тебя бросила институт?
– Нет, не хочу.
– Тогда терпи.
Машина увозит папа и маму, на меня наваливается черное отчаяние. Я могу позволить себе упасть в траву и наплакаться вдоволь. У меня еще полчаса до ужина.
Но не тут-то было.
– Вставай, жаба, чего сырость разводишь? – орет звеньевой отряда, которого все зовут Башка. – Иди, достань мне сигарету. Придешь пустой, получишь по чайнику.
Вечером Башка бьет меня, стараясь не оставлять следов. Жаловаться нельзя, будет еще хуже.
– Как дела? – спрашивает отец через неделю (суббота – день родительских визитов). – Все наладилось?
– Все хорошо, – отвечаю я дрогнувшим голосом, чувствуя, что мне в глаз опять не вовремя попала злосчастная песчинка.
Чтобы отвлечь отца от своих проблем «с глазом», я жалуюсь в самом общем плане:
– Эти дураки зовут меня Тошка. Как собачку.
– Говорил я маме, – вздохнул отец, – что имя тебе на роду написано – Вениамин. Так звали деда твоего. Но ведь женщину разве переспоришь…
– Вениамин? – вздрогнул я. – Нет, уж лучше Тошка.
Третьей росинки не понадобилось: ко мне во сне пожаловала Мария, на что я втайне и рассчитывал.
«Почему не Вера? Не Надежда?» – подумал я.
– Потому что с ними у тебя безнадежно испорчены отношения, – кротко пояснила Мария.
– Вы знаете, зачем я искал с вами встречи?
– Все это так непросто, – уклончиво отвечала моя собеседница.
– Да ладно, – сказал я. – Веня был у вас в плену и чем-то обязан вам по гроб жизни.
– Мы спасли его, мокренького.
– Какой ценой, интересно?
– Цену назначаем не мы.
– А когда это было?
– Люди у меня не привязаны к датам, а ко времени человека привязать невозможно.
– Могу я взглянуть на контракт, который подписал Веня?
– Вы так грубо выражаетесь. Никакого контракта нет и в помине. Веня готов был выжить любой ценой. И он с благодарностью принял наши предложения.
– В чем суть предложений?
– А почему вы так уверены, что я буду говорить с вами об этом?
– Да потому что иначе вы не пришли бы ко мне.
– Ох, уж эта земная логика. Кажется, у вас это еще и психологизмом называется. Нас интересуете вы, а не Веня.
– Так вот он я, берите, не стесняйтесь.
– Мы не имеем права, да и возможности причинить вам вред. Вы приписаны к другому Уровню.
– К девятому?
– Как же! Держите карман шире. Что вы знаете об этом Уровне? Это непостижимо! Что за самонадеянность человеческая!
– Значит, мой Уровень пониже. Пятый? Седьмой?
– Типично человеческое ступенчатое мышление степенями. Разные уровни – это разные качества; каждый последующий Уровень не отменяет предыдущий, напротив, Третий возникает на основе Второго, Четвертый на основе Третьего, и так далее. Принцип «от простого к сложному» соблюдается неукоснительно, но соблюдается также принцип «единого высшего уровня сложности», обязательного для всех уровней. Уровни образуют целостность. Каждый отдельно взятый уровень содержит в себе качества всех остальных уровней, однако в определенной комбинации, что и определяет его эффективность. Говорить об одном – значит говорить обо всем. Это как с цветами: в красном есть оранжевый, в оранжевом – желтый, в желтом – зеленый, красный и оранжевый, а также голубой, синий и фиолетовый. В каждом цвете содержатся все остальные, но вы никогда не спутаете красный с зеленым, например.
– Какой Уровень представляете вы, Мария?
– Все это так непросто. Еще вчера я уверенно излучала все свойства Третьего, сегодня мне по силам Четвертый; но завтра мне и Второй может быть в тягость.
– Так что там с Веней?