Детский бог

В его неожиданно отодвинувшемся лице Вика прочла тревогу. Тревогу и нерв, словно часть ее жизни вдруг отпечаталась в нем.

«Он беспокоится, удастся ли ему уехать», – поняла она.

– Пора так пора.

Она вынырнула из постели, спустила ноги на стылый пол – пальцы сразу замерзли.

В голове было странно. Приятная пустота, снизошедшая после трудных признаний, отступила, и нахлынула тревога. Отвратительно знакомое чувство рептилией обвилось вокруг позвоночника и затопило голову, плечи, руки, до кончиков ногтей.

Ей вдруг стало страшно своей откровенности. Кто ее за язык тянул? Зачем это было нужно? Теперь Филипп все знает, и наверняка она ему опротивела.

Вика всматривалась в него, пока он одевался, и каждое его движение, каждая черточка ясно говорили ей: «Ты отвратительна, вы мне отвратительны».

– Завтракать сообразим? – бодро спросил он.

– Я пока не хочу есть, – ответила Вика, – залезу в ванную.

– А я страшно оголодал. Может, попросишь мадам внизу приготовить что-нибудь?

Вика накинула халат и отправилась на кухню. Заварив кофе и поджарив несколько тостов, она нагромоздила на поднос найденное на скорую руку в холодильнике: масло, соленую рыбу, сыр, остатки джема.

Когда она притащила все это в комнату Филиппа, он, почти одетый, сидел на кровати и писал что-то в телефоне.

– Все в порядке?

– Ага, взял билет. – Он улыбнулся беззаботной улыбкой счастливого человека.

Она хотела спросить, когда у него вылет в Москву, но не решилась произнести это вслух. Как будто, пока они не говорят об этом, у него нет той, настоящей жизни.

– А я принесла завтрак.

– Отлично, спасибо, давай сюда! – Он снова уткнулся в телефон.

Заглянув ему за плечо, Вика увидела открытый чат с контактом «Любимая».

Она поставила поднос на стол. Вышла. Закрыла дверь.

Что теперь будет? Зачем он заговорил о наказании отца? Как, интересно, он собрался его наказывать? Какой в этом смысл? Отец уже давно не тот сильный молодой мужчина, он пожилой человек, который лечит других и не причиняет никому вреда.

Вика открыла кран, попробовала воду. Вода была горячей. То, что нужно тому, кто никак не может согреться.

Пока набиралась ванна, она подошла к зеркалу, взяла расческу, провела по волосам. Раз, другой.

А что, если он решит пойти в полицию?

Из зеркала на нее смотрела женщина, у которой на лице чего-то не хватало.

Она пригляделась – точно, похоже, нет бровей.

Она провела пальцем по лбу. Что ж. Нет так нет.

Начинался распад, она знала, как это бывает, предвкушала приближение: потеря себя, потеря своих частей, кусков собственной личности, собственной плоти.

Она отвернулась. Положила расческу.

Ерунда. Он не пойдет в полицию. «Любимая» сейчас его надоумит, он напишет обо всем в интернете. Пустит слух. И тогда все: карьера отца закончится. Он не сможет работать, значит, не сможет жить. А ее жизнь… все обо всем узнают.

Она залезает в ванну. Кожа горит, и одновременно по телу проходит волна удовольствия, мышцы немного расслабляются.

Она ложится и уходит с головой под воду. Открывает глаза и видит потолок и кусочек неба в окне через тонкий водяной занавес. Все слегка колышется, все плывет. Она выдыхает, из носа поднимаются фонтанчики пузырей.

* * *

Вика наложила повязку на его голень. Аккуратно закрепила кончики фиксирующего бинта.

– Вот так! Слушай… перед тем, как ты уедешь, у меня к тебе одна последняя просьба.

Она увидела, как его глаза тронула изморозь.

– Ладно тебе, давай расстанемся красиво! – улыбнулась она и легонько ткнула его в плечо.

Они проехали через поле и вышли из машины уже у самого спуска. Под ногами похлюпывало сырое жнивье, пахло дождем. Они шли по тропинке, ведущей к реке. Слева роща, впереди долина. Внизу шумел водопад плотины.

– Пойдем! Здесь всего пару шагов. Я обещала тебе показать свое любимое место. – Вика вышла из машины, закуталась поуютнее в любимое терракотовое пальто, цвета керамических черепков.

Они прошли несколько метров и приблизились к небольшой каменной дамбе. Позади тихо переливался лес. В лицо пахнуло прохладной сыростью, клочковатыми сгустками тумана. Воздух был наполнен брызгами влаги, крошечные капли испариной перекатывались на крепких розовых ягодах разросшегося всюду боярышника.

Вика вздрогнула – протяжный, душераздирающий вопль пронесся по долине. Звук шел словно из-под земли, похожий на мучительный вой.

– Стремный звук! – Филипп поежился.

– Ужасно, да, но ничего страшного. Выпь кричит.

– Ничего себе, никогда бы не подумал, что это птица.

– Ага. Во Франции говорят, она в царстве мертвых плачет по разбитому сердцу. А синоптики утверждают, что выпь кричит к хорошей погоде, – сказала Вика, подошла к краю плотины и, перегнувшись через невысокое ограждение, посмотрела вниз. – Помнишь?

– Еще бы, – ответил Филипп, заглянув в овраг.

– Я тогда в тебя влюбилась.

– Значит, не зря я чуть не утонул, – улыбнулся он. – Очень кстати подвернулись тогда эти парни у реки.

– Парни? Какие парни?

– Да ваши соседские, на великах. Вспоминай! Если бы не они, я бы в жизни не прыгнул! И ты бы в меня не влюбилась.