Детский бог

Он очнулся под капельницей, внутри все выжжено от усталости. Он так устал бояться, что ему почти не было стыдно оттого, как сильно он сдал в работе. То, что всегда давалось ему легко, теперь требовало предельного напряжения воли. Концентрация, холодный ум – все лучшие качества покидали его.

Два года с той самой ночи он думал о самоубийстве каждый день. И каждый день откладывал.

Потом умерла Полина. В тот момент он, конечно, был в больнице. Только вышел с операции, на пейджере сообщение: «Вас срочно к телефону».

В кабинете гулял сквозняк. Ветер из открытого окна играл с жалюзи, и вертикальные пластины волновались, подпрыгивали.

– Да. Я слушаю. Когда? Вы уверены?

Он положил трубку. Закрыл дверь и вытащил из холодильника давно приготовленную ампулу с пропофолом, покрутил в руках.

Пальцы так и жгло. Он прилег на диван, прикинул, как бы это могло быть. Шприц, одно движение – и, наконец, долгожданный сон, облегчение. Больше никаких страданий.

Полежал, встал и поехал домой: нужно было лететь в Москву.

* * *

Он проверял телефон и компьютер Вики раз в неделю. Смотрел переписки, чаты, почту. Пролистывал последние сохраненные фотографии. Он завел себе эту привычку давно, как только заметил, что она читает в сети какие-то гадости про извращенцев.

Повода для тревоги не было: Вика, очевидно, ни с кем не общалась, только читала, и, видимо, от этого ей становилось легче, хотя он никак не мог взять в толк, что интересного она нашла в рассказах этих аутсайдеров.

Он полистал историю сайтов, изучил форумы и пришел к выводу, что проблемы людей, с детства окруженных жестокостью, криминалом и прочими ужасами неблагополучных семей, конечно, никак не могут касаться их с Викой. Поэтому он успокоился и просто продолжил присматривать за ней.

Много лет ее горизонты были прозрачными, ее встречи – одноразовыми, сообщения, которые он успевал прочесть до того, как она их стирала, не представляли никакой опасности.

Вика выросла сдержанной и не слишком откровенной, что его вполне устраивало. Похоже, он был единственным, кому она доверяла, и это устраивало его еще больше.

Но в последнее время все изменилось. Его начал преследовать один и тот же сон: Вика стоит в саду, земля у ее ног медленно расползается, Вика не может удержаться, и в земле, в этой жирной разверстой пасти, он видит себя, уже намертво сцепленного с могилой, опутанного корнями. Вика пытается перерубить лопатой корни, но, оскальзываясь, сама падает в его объятия.

Он просыпался в испарине, глотал холодную воду, проверял пульс. Здесь нечего было гадать, нечего расшифровывать. Он утягивал Вику за собой, в самые глубины своей депрессии, своего дремлющего безумия, о котором догадывался изредка, когда было особенно тяжело и воля ослабевала, обнажая выщербленные, страшные закоулки его души.

Мысль о том, что после его смерти девочка, слепая неумеха, не имеющая понятия о реальной жизни, останется совсем одна, сводила с ума. Еще мрачнее выглядел шанс, что в игру вступит Галя, в общем неплохая, наверное, баба, но убогая, как дешевый коньяк.

Он презирал боевитых, жовиальных женщин, которые так отличались от любимого им типажа тихих полудетских русалок. Про себя он величал Галю и ей подобных не иначе как «бабьем» и был готов вылезти из кожи вон, только бы его дочь не имела ничего общего с этой удручающей личиной.

Поэтому, однажды заметив, что Вика стала бывать на страничке Филиппа в Фейсбуке[4], он соорудил чудный план.

Вначале он испугался, вспомнив как-то ночью, что Вика в прошлом питала симпатию к этому юноше. К этому Костиному сыну, довольно нахальному, впрочем, молодцу. Нет ничего проще, чем заново влюбиться, а уж влюбившись – открыться любимому, выложить ему всю правду на блюдечке.

Его вовсе не тешила перспектива потерять дочь, а заодно и репутацию, и хуже того – клинику.

Пазл сложился стремительно. Необходимо заполучить этого парня, взять под свое крыло, определить контроль.

Прежде всего надо было навести справки. И он навел: Филипп оказался кардиологом, мало того – хирургом. И весьма амбициозным.

Так и решилось: теперь он точно знал, как обставить дело так, чтобы заполучить Филиппа в союзники и сделать Вике прощальный подарок. Уж он расстарается.

Он понял, что не ошибся, когда сон, терзающий его последний год, вдруг исчез, и на место кошмара заступило обычное прерывистое серое забытье.

Глава 8 Выпь кричит к хорошей погоде

Большие напольные часы в гостиной пробили полдень, когда Вика открыла глаза. В какой-то момент они уснули прямо на полу, потом Вика переползла на постель и обнаружила, что Филипп тоже растянулся в кровати.

– Привет, – сказал он.

– Давно не спишь? – спросила она.

Он выглядел усталым.

– Не могу сказать, что толком спал.

Он сел на кровати, провел рукой по волосам и потер глаза. Затем пошевелил ногой, встал и, не без труда подойдя к окну, раздвинул шторы. В комнату хлынул дневной свет, прозрачный и льдистый. Стало видно, как в воздухе кружится золотистая пыль.

– Пора выбираться из норы, – провозгласил Филипп и обернулся.