Детский бог

Ха-ха-ха. Теоретик.

Откуда ему знать, что, даже когда взрослый мужчина вымаливает у тебя любовь, стоит перед тобой на коленях, рыдает и наматывает сопли, он все равно не просит. Он знает, кто главный. Хотя ей-то тогда как раз казалось, что, выгони она его, он уйдет, но проверять было слишком страшно.

Но самое удивительное – многие годы она была уверена, что в этом нет ничего ужасного. Ей даже казалось, что отец у нее в руках. Захочет – расскажет, захочет – промолчит. Может, раздвинет ноги, а может – пошлет это плаксивое животное… Но ведь ни разу, ни разочка она ему не отказала. И не сдала его.

И все так делали. У всех ребят, которых она читала, дела обстояли примерно одинаково. Более или менее. Просто молчат всю жизнь.

Сколько раз она задавалась вопросом: почему? Стокгольмский синдром?

Ответ всегда был один: когда продолжаешь его по-своему любить, проще считать, что ничего такого ужасного не произошло.

Филипп как будто блуждал мыслями рядом с ней. А потом заговорил о том, чего она боялась больше всего:

– Тебе не кажется, что он все-таки должен ответить за свои действия?

Вика потянулась за сигаретой, но пачка оказалась пустой. Очень хотелось покурить. Или еще лучше – покурить травы: алкогольный кайф выветривался, голову начинал сжимать ободок спазма. Во рту было кисло и сухо. Вика сделала глоток воды.

– Фил, это было давно. Все закончилось, как мне исполнилось пятнадцать. Тогда я не смогла бы. А сейчас за давностью лет дела даже не начнут. И доказательств нет. И еще… пожалуй, я его люблю. Все-таки он мой отец и всегда по-своему меня любил.

– Но… это же не значит, что он должен прекрасно себе жить и ничего за этим не последует?

– Не знаю. Я не знаю, как это делается. Может, его терзают угрызения совести. Да и что это сейчас изменит?

– Считаешь, этого достаточно? Он должен гореть в аду, вообще-то. Прости… но дело не только в тебе. Дело в других. Дело в безнаказанности. В этом-то и фишка: люди, злоупотребляющие властью, остаются безнаказанными из-за того, что их боятся. Это порочный круг. Такие, как он, в молчании видят только подтверждение тому, что он – главный. А значит, можно делать, что хочется, и пофиг на все.

– Я не знаю, что я могу…

– Я тоже пока не знаю. Но заговор молчания – точно говно-идея.

Они посидели молча. Филипп проверил початую бутылку шампанского – пара глотков на самом дне. Видно, жажда мучила не только ее.

Натянув поверх пижамы толстовку, Вика отправилась вниз. Когда она вернулась – в руках бутылка виски и два чистых стакана, – Филипп снова переполз на балкон и курил, впуская в комнату морозные уличные всполохи. Нашел же где-то сигарету, не поделился. Ей все казалось: вот, еще чуть-чуть, и он исчезнет, может, прямо с этого балкона, растворится в воздухе, раз – и нет.

Но Филипп не исчезал. Вместо этого он вернулся в комнату, взъерошенный, закутанный в халат, и, сделав жадный глоток из бутылки с водой, вдруг спросил:

– А у тебя нет идей, зачем твой отец вообще пригласил меня сюда?

На самом деле она и сама толком не знала, зачем отец привез Филиппа в свой дом. Если только не высшие силы его направили. Она тоже задавалась этим вопросом не раз и не два. Но решила не доискиваться. Поэтому ответила:

– Понятия не имею.

Филипп странно посмотрел на нее, потом плеснул виски в стаканы, протянул один ей.

– Знаешь, – вдруг сказал он, – возможно, Александр Львович по-своему пытается о тебе заботиться. Но делает это очень странным способом.

– В смысле?

– Он предложил мне сделку. Хочет, чтобы я остался с тобой. Женился на тебе. Вот так. – Филипп покрутил в руках стакан. – Предложил мне место своего заместителя и все такое.

Ей пришлось спрятать лицо в ладонях, так пылали щеки.

– Ну что же… Папа, как всегда, прав. Никому я за бесплатно не нужна.

Господи, какой ужас. Какой ужас!

Стыд затопил, залил все остальные чувства. Не осталось ничего, кроме пульсирующего в крови стыда.

Он все испортил, как всегда! Вот убью его, убью, забальзамирую и пусть смотрит, как я живу и делаю, что хочу!

Филипп покачал головой.

– Он еще сказал, ты ему объявила, что у нас любовь. Что мы трахаемся. Вик, зачем все это?

– Не говорила! Ты что! Я ничего такого не говорила, не могла сказать! – Она отдернула руки от лица и внимательно посмотрела ему в глаза. – Фил, я, конечно, сумасшедшая, но не дура. Сам подумай, какой смысл рассказывать ему о нас, он явно не тот человек, который сильно озабочен чувствами других.

– Я бы сказал, у вас это семейное, ты тоже со мной не деликатничала. – Филипп усмехнулся, и сердце у нее ушло в пятки. – Может, ты еще и залететь от меня планировала? Или только пошантажировать?

– Знаю, я сама во всем виновата.