Детский бог

Это был ее личный музей, где не было событий. И она только ласкала пальцами клавиши старого рояля или ласкала себя, впадая в забытье, когда смутные стыдные образы вдруг замораживали кончик ее языка и бились упрямым пульсом внизу живота.

Здесь она упражнялась в невидимости, и ее поражало собственное равнодушие, абсолютная внутренняя тишина.

Когда ей было лет пять и она, неудачно упав, сломала руку, они с отцом примчались в больницу. Ей часто вспоминается этот момент.

Отец несет ее по коридору на руках, она прижимается к нему, и ей так хорошо, так надежно, что даже почти не больно. Но вдруг оказывается, что нужен снимок, и двое женщин в медицинских халатах уводят ее в кабинет рентгенографии.

Ей очень страшно, она в ужасе кричит:

– Папочка, ты же не отдашь меня, я же твоя любимая девочка. Скажи, что я сделала не так, я все исправлю, только не отдавай меня! Не отдавай меня!

Что я сделала не так? Почему я больше не могу верить тебе, папочка…

Глава 6 Стыд

Стыд – единственное чувство, которое не может выносить человеческая психика. Душа стирает стыд, вытесняет, забывает, переплавляет его в удобоваримый гнев. Стыд невозможно проживать. Она вся соткана из стыда.

Вика посмотрела на Филиппа. Она вглядывалась в его лицо, пытаясь нащупать там себя.

Филипп сидел, уставившись в пол прямо перед собой.

Вика много раз представляла себе, что будет, что она почувствует, когда расскажет. Если расскажет. Сейчас в ее голове будто освободилось немного места, вроде как пробка выстрелила, и давление немного упало.

Теперь его очередь. Что он скажет? Что подумает?

Она искала ответы в его глазах: испуг? Разочарование? Отвращение?

– Это что, получается – все случилось в ночь перед нашим отъездом из Валентиновки?

– Угу…

– Пиздец. – Он сжал кулаки так сильно, что было видно, как ногти побелели и впились в смятые ладони. – А я-то, идиот, звонил тебе, названивал! Все гадал, чем я так провинился, что тебя к телефону не зовут…

– Это я попросила не звать меня. Не хотелось с тобой встречаться. – Поймав его непонимающий взгляд, Вика вздохнула. Потом перевернулась на бок, подперла голову рукой и объяснила: – Мне было так стыдно… страшно, не знаю. А если бы ты все понял? Нет, все равно у нас бы ничего не вышло уже.

– Я тебя месяц у школы ждал. Домой к тебе ходил…

– Правда? – Ритм у нее в груди споткнулся, потом заторопился.

– Я тогда вообще всю жизнь свою похерил. На все забил. Не мог смириться, вот в прямом смысле – не мог без тебя жить.

Вика заметила, что его потряхивает от злости и возбуждения. Пальцы с по-мальчишески обстриженными ногтями дрожали.

– Вот же мудак! – прошипел Филипп. – Ты никому не говорила? Ну, раньше…

– Не-а. Не говорила, нет. Блин, да это такая жутковатая фигня, кому я должна была рассказать?

– Ну… маме? Ты маме не рассказывала?

Маме… Каково это подойти и выговорить такое. Вслух. Маме.

– Мне кажется… – ее губы шевелились, но слова не выговаривались.

Филипп потянулся и тронул ее за плечо:

– Что? – тихо спросил он. – Ну, ладно тебе. Что уж теперь-то отмалчиваться? – Он подполз поближе, обнял ее.

– Мама… по ходу она догадывалась. Она из-за этого стала такой. Ну… грустной. Самое смешное, что тетя Галя оказалась единственным нормальным человеком в нашей семье. Все остальные полные психи. – Вика встряхнулась, заговорила громче: – Ну так это и естественно, так оно обычно и бывает. Мы все травмируем друг друга. Уродуем. И выбираем друг друга себе под стать. Ебанца к ебанце. – Она улыбнулась. – Так что нет ничего удивительного, что я тоже схожу с ума.

Она заметила, что Филипп не удивился. Он просто продолжал смотреть на нее, перебирая пальцами длинный ворс ковра. И это его молчаливое согласие сообщило ей, что все правда. Она сумасшедшая, и ему об этом известно. Ну раз так, нечего стесняться.

– Я не думаю, что мама умерла. Мне кажется, она просто уехала. Села в самолет и вернулась в Москву. Или еще куда-то. То есть даже не кажется. Я это знаю. А то, что она умерла, этого я, если честно, не могу утверждать. Я этого не помню, я этого не видела, в гробу ее тоже не видела. Я не видела ее мертвой, так почему я должна верить кому-то на слово, что ее больше нет? – Вика взяла сигарету, закурила. – Она вроде как покончила с собой. Галя так считает. Но Галя ничего не понимает. Я лично думаю, она не разбилась, а просто сбежала от нас. Наверняка ей помогли, спрятали ее, чтобы отец не нашел. И сейчас она живет где-нибудь в Австралии. Или вообще на другой планете. Потому что знала она все про нас, наверняка догадалась. Только делала вид, что ничего не происходит, ей было страшно, она боялась отца.

Вика не видела лица Филиппа, он ничего не говорил, просто обнял ее, покачивал на руках, и его молчание сильно облегчало дело. Как будто она была одна, как будто она исповедалась сама себе – это было ей привычно, это было почти легко.

Вика задумалась и впала в приятное забытье.

– Полина боялась его? – спросил он наконец.