Детский бог

Они сутки не покидали этих стен. С тех самых пор, как Филипп попытался уехать. Но вот он здесь, а комната превратилась в альтернативный мир. Автономный как Ноев ковчег. Вокруг – чашки с коричневыми разводами от чая, пластиковые бутылки из-под воды, хлебные крошки. Бокалы с остатками выдохшегося шампанского стоят на подоконнике вместе с пепельницей, доверху набитой окурками. Этот грех они совершили, когда уже не могли заставить себя каждый раз выходить на балкон.

Филипп встал, размял ногу, и сердце у Вики сжалось: показалось, что он сейчас уйдет. Но он просто выставил пепельницу на балкон, потом вернулся и снова сел рядом.

Те несколько дней, пока он спал, распростертый, теплый, убаюканный ее нежностью, были самыми счастливыми в ее взрослой жизни. Это было то самое чувство, о котором все только мечтают: вот оно наконец.

Она владела им. Владела его телом, рассасывающим ее боль. Его сновидениями. Она мечтала, как он откроет глаза и посмотрит на нее, как тогда, в детстве, совсем недетским взглядом, полным любви, полным света.

На несколько прекрасных дней они провалились в эротическое, анальгезирующее забытье. А потом Филипп вдруг решил сбежать, бросить ее здесь на осколках только что возродившейся способности любить. Она ведь едва-едва снова начала чувствовать. Рано было снимать его с капельниц. Рано.

Все последние дни она только и делала, что представляла себе его жизнь там. С женой. Ей страшно хотелось увидеть его квартиру. Его простыни, его постель. Она прикидывала так и эдак, мучилась мыслями о его рубашках: какие они, как развешаны в шкафу, по цвету или по сезону. И пахнут ли кондиционером. А каким? Лавандой или чем-то более свежим? Она бы зарылась носом в эти рубашки, просидела бы в этом шкафу весь день.

Интересно, его жена пользуется отпаривателем или предпочитает утюг? Какого цвета стены в его спальне, какой дождь стучит в его окно…

Она вздрогнула, и он положил руку ей на шею, будто успокаивая разнервничавшееся животное.

С тех самых пор, как ей пришлось почти силой удержать Филиппа здесь, многое изменилось. Главным образом то, что теперь он знал правду. Круг посвященных расширился, и ей стало легко и страшно одновременно.

Вика покачала головой, взяла новую сигарету и, прикрыв глаза, подумала: как хорошо, что все закончилось, что, наконец, она сделала невозможное, она рассказала.

* * *

– Ты же знаешь, я до тебя ни с кем не целовалась.

– Знаю. – Филипп лежал на полу, уставившись в потолок.

Она перекатилась на живот и оказалась совсем рядом с его лицом.

– Так вот, помнишь наш последний вечер перед твоим отъездом в Москву? Тогда в девяносто пятом…

* * *

Валентиновка, август 1995 года

Вика лежала на кровати. Она была счастлива. Глупо, конечно, было, что Филипп поцеловал ее при всех на речке. Папа точно разозлился, она видела, как он побледнел. Но ничего, придется привыкать. Скоро она вырастет, и тогда никто не помешает ей целоваться сколько угодно.

За ужином тоже было неловко. Папа с дядей Костей выпили много. С отцом это бывало, но не то чтобы часто.

Вика разобрала постель. Филипп только что ушел, и покрывало все еще было теплым от их тел.

Интересно, как это… сделать все по-настоящему. Она знала о сексе из кино. Знала, как устроено мужское тело (видела отца пару раз, когда некстати заходила в ванную, но он сам виноват, давно пора починить задвижку и запираться), знала, и все же с Филиппом они ничего такого не сделали. Хотя ему очень хотелось, она чувствовала его напряжение и как он справлялся с ним, потому что она была не готова. А может, потому что и сам боялся.

Первый поцелуй. Филипп тогда чуть не утонул, так ему хотелось быть смелым. Когда Вика поняла, что он прыгнет, она не могла оторвать от него глаз. Ей было очень страшно, и все равно он показался ей совершенно волшебным, переливающимся мужской красотой и отвагой.

Первый поцелуй. Странное чувство, как будто что-то мокрое вложили тебе в рот, и вместе с тем невероятное освобождение – это случилось! Не слишком много удовольствия, но главное – он, кажется, не догадался, что она не умеет целоваться. И нос совсем не мешал, и вообще оказалось, что это не так уж и сложно. Но все-таки немного странно. Потом они еще много-много целовались, и, кажется, она начинала догадываться, в чем фишка.

Теперь она лежит и представляет, как они снова увидятся, только уже в Москве. Они пойдут гулять по городу и будут смотреть вместе новые видеокассеты. И она познакомит его с подругами. Все по-настоящему.

Вдох – она вспоминает его запах. И как поцелуи с каждым разом становились все интереснее и приятнее. Как он гладил ее между лопаток, как его руки обнимали ее колени…

Выдох – он уезжает. Ей придется подождать.

Она поднимается, нужно все же влезть в пижаму.

Она снимает шорты, вешает их на спинку стула. Стягивает через голову футболку. Свою любимую, голубую с золотыми буквами на всю спину и вдруг замечает большое пятно. Должно быть, Агат ткнулся мордой. Надо будет завтра постирать…