Детский бог

К сожалению, мне это удалось. Я гуглил ее имя после порции-другой виски. И потом всякий раз стирал его из истории поиска.

Свою страничку в Фейсбуке[1] она вела отвратительно. Точнее, так: страница явно была заброшена. Но те две не очень четкие фотографии, которые я смог выцарапать из ее профиля, были восхитительны. На них – неуловимая, распадающаяся на пиксели тонконогая едва повзрослевшая Вика. Или ее призрак. За темными очками и копной волос не различить лица, но райская прелесть ее позы, ее фигуры, ее распахнутых, словно крылья, рук сводила меня с ума. А невозможность к ней прикоснуться удваивала эффект.

Писать ей я не решался. Я уже был женат, и прошлое должно было остаться прошлым. Ладно.

Однажды я все же написал: «Привет». Но она так и не ответила. От этого мне стало совсем стыдно, и больше я никогда не лез в дебри детских фантазий.

Короче, сейчас я был слегка на взводе. Не знаю, отчего я больше волновался: то ли оттого, что мне в голову лезут подобные глупости, то ли от страха столкнуться с прошлым лицом к лицу и разочароваться в нем. А может, просто боялся разочаровать самого себя.

Знаю, что в вопросах чувств мужчины не особенно честны с собой. Мы, в общем-то, предпочитаем не слишком обращать внимание на то, что между мозгом и членом. Но жизнь с психологом (хоть и детским) накладывает свои отпечатки, и я мало-помалу приучился видеть свои переживания, взрастил пресловутый эмоциональный интеллект. А если не иронизировать и смотреть правде в глаза, то исчезновение Вики Гирс – это моя ритуальная боль, ритуальная язва, которую я пестовал много лет. Это опыт отвержения без объяснения причин, без возможности понять или оправдаться. Язва, которая затянулась тонкой розовой кожицей только после того, как родились мои дети.

И все же. Здесь и сейчас самая юная часть меня все еще заглядывает в детство, прижавшись мокрыми от слез щеками к ледяному стеклу автобуса номер 64. Того самого, который каждый раз ни с чем увозил меня от ее дома.

Гирс вернулся и сообщил, что снегопад оказался сильнее, чем все думали. Дорогу расчистят только к утру.

– Если хочешь, закажи себе еще выпить, похоже, придется все-таки остаться здесь на ночь. – Он поставил на стол бутылку воды и снова сел. – Не люблю отели. Это возраст, мне везде неудобно.

Я вдруг заволновался, вдруг он передумает. Дурацкое ощущение, что тебя поматросят и бросят – только с Гирсами я испытывал такое.

Надо же… Я годами считал свое сердце успокоенным, очистившимся от ядовитых обид и надежд. И вдруг ощутил, как внутри меня отчаянно дернулась преданность. Дурацкая пронзительная жажда любви и наставничества. Чувство, которое я изжил в себе давным-давно, а оно тут как тут, словно сорняк упрямо прорывается из засохшей почвы с первыми каплями дождя, с первыми знаками внимания. Каким же жалким и счастливым можно стать в одну и ту же секунду…

– А как поживает Вика? – спросил я.

Гирс улыбнулся лукаво, словно только того и ждал. Или мне показалось.

– Вика в порядке. Сейчас живет у меня.

Я вздрогнул.

– У вас? Она живет с вами?

– Ну а почему нет? Что тут такого, когда у родителей хорошие отношения с детьми? Или ты думал, она вышла замуж и живет своей жизнью?

– В общем, да. – Я пожал плечами.

– Я бы и рад, – хмыкнул Гирс. – Но, видимо, я ее избаловал. Недавно она бросила очередной проект, а может, очередного парня. – Он слегка нахмурился. – Но она так и не упорхнула из отчего дома. В любом случае я всегда ей рад. Со мной она хотя бы в безопасности, в мире полно всякого говна.

– А чем она занимается?

– Ничем особенно. Музыкой, кажется. Жаль, из нее могла бы получиться отличная медсестра. Насчет врача не уверен, но руки у нее – золото, она как-то проходила у меня в больнице курсы медсестер, просто загляденье. Вот, посмотри, какая у меня девочка выросла. – Он повернул экран, и мне пришлось стиснуть зубы.

Вика Гирс. Именно такая, какой должна быть. Окруженная ореолом моего первого чувства. А я, оказывается, тот еще романтик.

– А как поживает Полина Алексеевна? – спросил я, чтобы отвлечься.

– О, ты же не знаешь, и правда… откуда тебе… – Александр Львович откашлялся. – Она умерла, Филипп. Давно уже.

– Твою мать! Простите, вырвалось… Можно спросить, что произошло?

– Автокатастрофа. Она разбилась на машине. Это ужас был, Вике только исполнилось пятнадцать.

– В Москве?

– Да. Поехала к сестре своей, к Гале. Я всегда был против, чтобы она сама садилась за руль. Зачем женщине водить… Ну вот… возвращалась домой поздно, было темно. Не справилась с управлением. – Он сделал паузу, выдохнул. – Давай, наверное, не будем об этом. Случилось то, что случилось. Не люблю об этом вспоминать. Да… и предупрежу сразу: с Викой это обсуждать не стоит. Она… как бы выразиться… плохо восприняла это. Очень плохо. Хотя кажется, что все нормально, но это не совсем так. У нее абсолютная каша в голове. Наверное, поэтому я и не против, чтобы она жила у меня. Нам вместе как-то полегче, – голос Гирса дрогнул.

Мне вдруг показалось, что сейчас он расколется надвое. Такое у него было лицо. Старое, печальное лицо.