Детский бог

Видимо, я все-таки как-то неловко дернулся, обнаружив сокровенное, потому что Гирс внимательно так посмотрел на меня и вдруг предложил:

– Знаешь что, а поехали ко мне. Здесь мы не сможем толком поговорить. Поужинаем у меня, если ты не против.

– Правда? – Очевидно, на моем лице отразился такой красноречивый энтузиазм, что Александр Львович расхохотался.

– Ну а как же! Ты остановился здесь?

– Да. Еще на один день.

– Ну так делай чекаут и спускайся. Проведешь пару дней у меня, тут ехать три часа. – Гирс взглянул на часы. – Сейчас только поболтаю с американским крио-профессором. Интересные штуки говорит. И сразу едем.

* * *

– Плохие новости, Филипп. – Гирс встретил меня в лобби-баре. – Дорогу перекрыли, похоже, в горах прошел сильный снег. Придется подождать, пока расчистят.

– Так, может, переночуем здесь?

– Эээ, нет. Люблю спать в своей кровати. Давай подождем, а пока выпьем и пообщаемся. – Гирс опустился в одно из высоких кресел возле камина. – Думаю, в течение часа все будет ясно. Ты не против?

– Да нет, я с удовольствием. – Я бросил сумку рядом со столиком и тоже сел.

– Скотч, пожалуйста, – сказал он подошедшей официантке.

Я заказал джин-тоник.

– Ну, рассказывай! – Александр Львович откинулся в кресле, его лицо окунулось в тень.

В бликах огня оно напоминало черно-коричневое сказочное существо, и все вокруг вдруг тоже стало нездешним, нереальным.

Кажется, рядом с ним я испытывал такое и раньше. С тех пор прошло много лет, и я предполагал, что странный эффект со временем схлопнется, утратит надо мной власть.

Сколько же раз я представлял себе нашу встречу! Сколько промозглых подростковых ночей я шантажировал, мстил, ревновал, горевал и готовился к объяснению с Александром Львовичем после того, как их семья исчезла из моей жизни, но не из моей памяти.

– Все отлично, Александр Львович, – сказал я. – Как видите, наше знакомство не прошло для меня даром.

Он рассмеялся, и его новообретенные усы, дрогнув, превратились в добродушный полумесяц.

– Эх, ты! Как же я рад! Что заканчивал?

– Первый мед, как и вы.

– Ординатура?

– По хирургической кардиологии.

– Не испугался оперировать? Молодец! – Он протянул руку и пожал мое предплечье.

– Сердце – наркотик, что еще сказать.

Принесли напитки и маленькую менажницу с орешками.

– Здесь ты прав. – Гирс постучал пальцами по столешнице. – Ты молодец, парень, знаешь, чего хочешь. Это, пожалуй, самое… да… важное… Сколько тебе сейчас? – Он слегка наморщился, должно быть, пытаясь вспомнить.

– Тридцать шесть.

– Какой чудесный нежный возраст!

– Вы в этом возрасте уже возглавляли больницу, если я не ошибаюсь.

– Ошибаешься. Но не сильно. – он усмехнулся. – А ты что, хочешь возглавить больницу? Помнится, твой отец не особо рвался к власти.

– Мы с отцом разные, – заметил я. – Хотя меня тоже не интересует власть. Мне просто нужна свобода действий. Ну, и деньги не помешают.

– Свобода действий без власти – это хаос. В нашем деле, сынок, нужны сильная воля и организованность. Это не всем дано – быть сильным и последовательным долгие годы. Люди называют это авторитарностью и даже эгоизмом, но я бы сформулировал иначе – внутренний стержень, цельность. Без этой цельности не свернешь горы, не добьешься мечты. – он улыбнулся. – А деньги – это бонус. И все-таки в отличие от власти они вторичны.

– Папа говорил, вы любите играть в Бога.

– Бог сильно дискредитирован Дарвином и Фрейдом, мой дорогой. Так что это не так уж и соблазнительно, – улыбнулся Гирс.

Я спросил Александра Львовича о его жизни.

– Справляюсь потихоньку. Да и что обо мне говорить, у меня – работа. Как всегда. Все, чем я могу похвастаться, лежит в области сердечных ритмов. – он взмахнул рукой.

– Александр Львович, это же и есть самое важное!

– Не знаю, дорогой, ой, не знаю. В твои годы я тоже так думал, поэтому моя жизнь такая, какая есть. Но многие со мной бы не согласились.

– И ошиблись бы.

– Не факт. Иногда мне кажется, что простые вещи могут оказаться в итоге важнее. Впрочем, мне этого уже не узнать. – он погрустнел. – Давай все же о тебе. Женат, дети?

Каждый раз, когда меня спрашивали о семье, я чувствовал, как теплеет внутри. Я гордился своей женой Лизой, обожал своих девчонок – вот и сейчас с трудом подавил глупое желание показать их фотографию.

– Моя жена тоже врач, детский психолог. Познакомились на работе.

– Как всегда бывает у врачей, – засмеялся Гирс.

Мы помолчали. Он смотрел в окно. А в моей голове крутилась всего одна мысль. Мне казалось, она была написана у меня на лбу.

«Вика-Вика, как она теперь?»

Справедливости ради должен заметить, что неудачная и необъяснимая история с первой любовью действительно подпортила мне жизнь.

Сначала я бросил учиться. Ну как бросил. Просто ничего не соображал тогда. Даже если и являлся в школу, то был как привидение – пустая оболочка. Родители не давали покоя, бесконечно тряслись за мои оценки. Особенно мама, которая, как пролетарский педагог, все порывалась вывезти меня в Крым лечить витамином Д.