Детский бог

Вика поддела кончиком ботинка камешек, который, соскочив с насиженной сырой ямки, покатился вниз по склону.

– Ты обещал рассказать, как живешь. – Она шла рядом, сунув руки в карманы.

Я с удовольствием шуршал палыми листьями. Мы вышли за ворота и, минуя тисовую аллею, повернули к пашням.

– Да хорошо я живу, работаю много. Мне нравится.

– Ооо, про это можешь мне не рассказывать! Знаем-умеем-практикуем, папа просто живет в клинике, – рассмеялась она. – Ты стал врачом из-за своего отца?

– Не поверишь, из-за твоего. Когда мы познакомились, я им восхищался! И сразу понял, кем хочу быть.

– Серьезно? – нахмурилась она. – Я считаю, врачами становятся люди, которые кайфуют от чувства собственной значимости. – Ее голос вдруг изменился, слова прозвучали резко, даже слегка враждебно. – Это же наркотик – не важно, что происходит вокруг, пусть хоть все рушится, но, когда спасаешь человеческие жизни, становишься неприкосновенным.

Она вытащила руки из карманов, натянула перчатки.

– Ой, да ладно, не ровняй всех под одну гребенку. – ответил я. – Мой отец, например, таким не был, он вообще из другого теста, ему плевать на статус.

Некоторое время мы шли молча. Что-то не клеилось, несмотря на видимую радость встречи, на взаимную теплоту.

– Ладно, извини. Моя семья дольно странная, – сказала наконец Вика, убирая волосы с лица. – Поэтому, наверное, мне кажется, что все такие. Тщеславные. – Она смягчилась и улыбнулась вполне дружелюбно. – Посмотри, какой потрясающий отсюда вид!

Через поля мы вышли к обрыву. Небольшой водопад, плотина. Обожаю пейзажи центральной Европы. Роскошная неровность ландшафта: справа горы, слева озера. Леса с перепадами высоты.

– Красиво? – Она просунула руку мне под локоть. Кровь тут же прилила к животу.

Все же плоть слаба.

– Здесь есть даже плотина. Помнишь, как ты прыгнул тогда с плотины?

– Конечно, помню, чуть не утонул. – Я обернулся к ней, и мне показалось, как будто она чего-то ждет.

Ее лицо придвинулось, я сделал шаг назад и наступил ногой на крупный сухой лист. Раздался приятный треск, и лист, будто стеклянный, распался на крошечные брызги.

– А ты женат? – вдруг спросила она.

Когда я ответил, что женат, ее лицо изменилось. Снова насупленное, детское неудовольствие.

Она поинтересовалась, как мне живется в браке, но я уже заранее знал, что мой ответ ее не устроит.

– Довольно здорово. Это… как быть дома. Только немного шумно.

– А мне вот нравится тишина.

Здесь под ногами было полным-полно мелких разноцветных окатышей, круглых, как галька.

Вика снова поддела носком камешек.

– И что, ни разу не было соблазна? Не жалко тебе свою молодость тратить на одну женщину?

– Да всякое бывало, Вик.

Мне пришло в голову, что любой брак все-таки лучше житья с родителями до старости. Но Вика и так казалась чересчур эмоциональной, и я решил не заострять внимания на ее личной жизни от греха подальше, а лучше спросить, чем занимаются красивые одинокие принцессы, живущие в замках.

Мы повернули в сторону рощи, и она рассказала, что пишет музыку для кино.

В памяти тут же возникла моя коллекция дисков, пылящаяся где-то в закромах на даче. Когда-то я обожал рокерские баллады и что-то потяжелее, вроде «System of a Down». Потом фанател от «Linkin Park».

Вика называла музыку высшей формой искусства, она задумчиво рассуждала о свойстве мелодий и все в таком духе. Кажется, я даже упускал половину смысла, просто получая удовольствие от ее голоса. Всегда любил женщин, которые могли предложить себе, мне и миру нечто большее, чем просто привлекательность. Все-таки она классная. Хоть и со странностями. А может, в странностях и есть самое классное.

– Когда слушаешь или пишешь музыку, мозг работает на каком-то макроуровне. Такой over logic mind, – рассказывала она. – Эйнштейн вот не мог думать, если не наигрывал что-то на скрипке…

– Мне нравится в людях энтузиазм. Вообще, не представляю, как можно без этого жить. Сыграешь мне? – попросил я.

– Может быть.

Мне стало любопытно. Помню, на даче у Гирсов стояло старенькое пианино, и каждый день, в любую жару, Вика бренчала что-то там, разучивала. Точно, «Wind of change» же! И столько всего еще. Какая молодец… Может, я уже сто раз слышал ее композиции, просто не знал, что это она написала? Почему-то представилось нечто дарковое, усиленное винтажной гитарой, или синтезаторный драматизм типа саундтрека к «Методу».

– А где тебя можно послушать? – спросил я. – В каком-то кино? Или на айтюнс?

Она слегка замедлила шаг и ответила не сразу. Слова получились скомканные.

– Да вообще-то пока только в одном рекламном ролике, – сказала Вика, как будто извиняясь.

Она выглядела смущенной. Мне самому стало неловко, и, чтобы как-то отвлечь ее, я ляпнул:

– У вас тут такая крутая природа, такие холмы, здесь было бы отлично полетать на параплане. Ты пробовала?

– Ой, нет. – ее глаза заблестели. – А ты умеешь? Вообще, я бы очень хотела, но мне нельзя.

– Отец запрещает?

– Нет, мама. Она считает, что все эти полеты опасны.

Я подумал, что ослышался.

– В смысле, мама?

– Ну да, Полину Алексеевну забыл, что ли? – улыбнулась она.

* * *