Дети в гараже моего папы

Мы никуда не уедем, сказала мама, когда обнаружила у входной двери бутылку с запиской «Место для сидения». Мы ничего плохого не сделали, мы честные люди, и это наш дом. Егор давно не ощущал эту квартиру домом, с тех самых пор, как его вывернули наизнанку при обыске, но с мамой спорить не стал. В основном потому, что другого дома не было, но еще и потому, что он вообще перестал спорить: с хейтерами в соцсетях и в реале, с одноклассниками, учителями, бывшими друзьями и с голосом в своей голове. Иногда этот голос говорил: Егор, ты дерьмо, и Егор соглашался. В другой раз: мы же ни в чем не виноваты, несправедливо, что все это происходит с нами. Егор соглашался и с этим. Ему было в целом все равно. Сил возражать не осталось.

В коридоре перегорела лампочка, и они неделю не могли купить новую. Потом Ленка все-таки принесла и попросила Егора вкрутить, но он все время забывал. Вставал ночью в туалет, шел по темноте, одной рукой трогая стену, и говорил себе, что утром вкрутит, пока светло, а на следующий день это снова вылетало у него из головы. Зато там надолго поселился черный мешок с мятыми углами. Он лежал рядом, прямо возле кровати, и Егор каждую ночь тянулся к язычку молнии, но внутри ждала только чернота. Егор как будто забирался в нее, ложился и застегивал себя изнутри, чтобы навсегда провалиться в эту щель между плитами сна и бодрствования.

Голова работала все хуже. Контрольные он завалил, но на тройку ему натянули. Директриса намекнула, что пожалели, надо быть благодарным.

В последний учебный день никто не поздоровался, когда он вошел в класс. Все как будто играли в игру, где главное правило – не замечать его. Они не отводили взгляд, просто смотрели на пару сантиметров левее или правее его лица. Все, кроме Эли. Она поздоровалась, а он в ответ промолчал. Язык присох к нёбу, распух. Ты бы хоть в порядок себя привел, сказал Стас тихо, чтобы никто не услышал, реально как бомж выглядишь.

Егор сдал работу раньше, чем все остальные. Цифры больше не несли для него никакой информации, он сделал пару заданий, а дальше поплыл. Смотрел в окно, в лица одноклассников, следил за минутной стрелкой на часах, которые висели над доской. В классе было душно, учительница открыла окно, но свежее не стало. Улица принесла только запах пыли и еще чего-то едкого, летнего. Давай ты еще подумаешь, время есть, посиди, порешай, тут же несложно. Он вернулся на место, но все равно больше ничего не решил, только бестолково просидел десять минут, нарисовал левый глаз, несколько раз обвел его ручкой и случайно сдал вместе с работой.

А потом он напился. Ну как напился – не так чтобы совсем в мясо, но прилично. Купил в киоске, где никогда не спрашивали паспорт, пачку сигарет и три банки пива, сел на лавку во дворе и выцедил их одну за другой. Двор был прямо напротив педа, так что в соседнем дворе бухали студентки. Две бутылки советского шампанского на троих. Егора прижало, и тогда он стал думать, куда они ходят ссать, но не решился подойти и спросить. Так бы он выпил еще, потому что все еще был недостаточно бухим, хотел, чтобы его совсем вырубило, но деньги кончились и мочевой пузырь давил на мозги. В автобусе от него отсела женщина. Наверное, он и правда был похож на бомжа, от которого теперь еще и пивом несло.

Мир был размытым и неузнаваемым, как будто выдуманным. Во дворе к нему подошли три пацана и что-то спросили. Егор не разобрал. Пацаны, я в говно, признался он, и они посмеялись, потом сплюнули себе под ноги, в точности, как какие-то гопники из нулевых. Егор не понял, как один из них оказался у него за спиной, но не особо испугался. Был светлый теплый вечер, и народ ходил туда-сюда по улице, общественное место. А потом на него как будто что-то упало, и еще раз, шея хрустнула, но больно стало не сразу, только когда Егор понял, что его бьют. Его ударили в лицо кулаком. Потом в колено ногой – и вот это уже было так больно, что он взвыл. Он упал, надеясь, что так все кончится быстрее. Стал звать на помощь. Вокруг ходили люди, они смотрели на него, лежащего на земле, потом отворачивались, а если смотрели слишком долго, кто-нибудь говорил: это сын педофила, и они отходили.

Помогите.

Помогите, пожалуйста!

Вы что, не видите? Меня сейчас убьют!

Они видели, конечно, видели. Что-то внутри страшно хрустело, но боли было меньше, чем он думал. Егор вскочил, побежал, но его повалили. Они были тяжелые и жалили повсюду, как рой ос. А вдруг у них нож?

Вы что делаете, ублюдки? Совсем охренели!

Было темно. Егор лежал очень долго, пока какая-то женщина не спросила: встать можешь? Господи, кровища везде. Что случилось, помощь нужна? Звоните в скорую, парня избили трое. Я их запомнила, я показания дам.

В глазу что-то вздулось. Вдыхать больно.

У тебя сломано что-то?

У меня все сломано, хотел сказать Егор. Я весь сломан.

Год спустя