Я нечестно тогда поступила.
Да. А я повелся, поверил тебе.
Я тебя не обманывала.
Ну, как не обманывала. Умалчивала, не договаривала, но лжи, как таковой, не было. Я же пацан совсем был, ты мне сказала: покажу комментарий, я успокоился. Я тогда не знал, что надо еще и контекст просить.
Я там больше не работаю. Я после той статьи и после твоего сообщения почти сразу уволилась.
А больше и не надо, Олесь. Одного раза вполне достаточно, чтобы кому-то жизнь испоганить.
В нем говорит пиво. Егор тащится от собственной прямолинейности и хохочет над собой одновременно. Мамкин смельчак.
Прости, Олесь, думал, что столько воды уже утекло, и мне будет нормально, а вот сейчас смотрю на тебя и ни фига мне не нормально, хотя я стараюсь.
Вы поддерживаете связь?
С кем?
С отцом.
Ему кажется, что Олеся лезет ему под кожу, как какие-нибудь муравьи из хоррора.
Не поддерживаем.
Мать звонила две недели назад, и этот звонок его совсем на уши поставил, потому что она твердила что-то о помиловании, но ничего конкретного. Пытался узнать у Ленки – та говорит, может, сбрендила уже, крышечка-то сейчас у всех неплотно держится.
Мы сейчас почему о нем снова говорим, спрашивает Егор.
Олеся достает телефон. Я тебе кое-что переслала сейчас в телегу. Голову сломала, пыталась решить, показывать тебе или нет.
Его телефон на беззвучном, только экран загорается. В предпросмотре – репост с новостного портала. Егор неохотно открывает телеграм, разворачивает сообщение. Там фото. На заголовок и текст он не обращает внимания – сейчас подобные новости повсюду. На репортажном снимке много пыльных людей в черных тюремных робах.
На третьего слева глянь, советует Олеся.
Третий слева седой, с обрюзгшим, отекшим лицом. Под этой маской прячется кто-то знакомый, Егор увеличивает снимок, вглядывается, и с каждым мгновением изображение становится все страшнее. Это как смотреть на полотно Стоунхэма «Руки сопротивляются ему». Егор запомнил название, потому что оно такое же страшное, как сама картина. У мужика просвечивает розовая кожа сквозь тонкие седые волоски, над правой бровью родимое пятно. У отца было родимое пятно? Да хрен его знает. Тогда он не был седым и волосы были гуще.
Я знаю репортера, который снимал, говорит Олеся. Говорит, это те, кого, типа, «помиловали». Ну, ты понимаешь.
Егор не понимает.
Педофилов не милуют – его голос звучит упрямо и как-то по-детски, будто он торгуется.
Так-то да, легко соглашается Олеся. Просто сейчас всегда есть обстоятельства. Хотя я правда понятия не имею, он это или нет. Я даже показывать тебе не собиралась.
– А зачем показала? – Егору хочется заказать еще пиво, но он сдерживается. Сцепляет руки перед собой. – Серьезно, Олесь, зачем ты мне показала?
Не знаю. Решила, что ты должен знать.
Ему жаль, что он не может откатить это знание назад. Оно бродит по его телу холодными липкими волнами, пока не укореняется где-то в основании шеи.
Но у Егора есть правило: он больше не бежит.
Спасибо, говорит он.
Благодарности
Самая любимая часть книги, та, за которую я всегда переживаю больше всего: вдруг кого-то забыла? В первую очередь я сейчас и всегда благодарю Я. З., которая остается моим серым кардиналом, но благодаря которой я решаюсь на самые свои отчаянные книжные эксперименты. Если бы не ты, не твоя поддержка, не было бы ни этой, ни какой другой книги.
Огромное спасибо Николаю Милову и адвокату Ирине Хруновой, которые помогали мне сделать книгу как можно более достоверной. Без вашей помощи я бы не справилась. Юля Петропавловская, спасибо, что направила меня в нужное русло и не дала совершить кучи ошибок. Тру-крайма королева Маша Погребняк, я безумно ценю наши разговоры на два часа о психологии серийных убийц и о том, как же людям справляться с виной за своих предков.
Мои самые крепкие объятия моей подруге Полине Парс, которая читала миллион и одну версию этой истории и все время говорила, что ей нравится.
Наконец, алмазы моего сердца, редакторы Таня Соловьева и Ася Шевченко, вы самые замечательные коллеги, и мне очень в кайф с вами работать!
Рекомендуем книги по теме
Екатерина Манойло
Анна Лукиянова
Хелена Побяржина
Маргарита Ронжина