Деревянные пятачки

— Ну нет, не скажите, много еще неясного в нашей жизни, хоть вас или меня взять. Никто, ничего не знает, что ожидает его. Может, такая радость, какая и во сне не привидится. — Разговаривая, она расставила тарелки с закуской, попросила своего гостя открыть бутылку и, корда он открыл, перелила водку в графин. — Так поприличнее будет. А то, кто придет, подумают про нас: пьяницы сидят, прямо из бутылки хлещут.

— Во мне бы не ошиблись.

— Ну это вы зря! Не надо так на себя... Вы еще молодой, у вас все впереди...

И только тут он попристальнее всмотрелся в ее лицо и увидал, что и она молода, в таких же, как и он, годах, а теперь, без платка, и миловидна, с короткой прической, с тонкой шеей и небольшими, но удивительно ясными глазами.

— Ну вот, давайте и выпьем, — сказала она и протянула к нему свою рюмку, чтобы он с нею чокнулся, и он чокнулся. После чего выпили.

— А вы чего же не закусываете? — спросила она, подвигая к нему селедку.

— Спасибо, не хочу, — приложив руку к груди, поблагодарил Василий Николаевич, и на самом деле не испытывая голода, хотя давно уже сытно не ел. Зато с жадным нетерпением стал ждать той минуты, когда хозяйка снова наполнит рюмки. И когда наполнила, то с еще большей охотой выпил. И опять не закусил.

— Да что же вы, Василий Николаевич, и не притронетесь ни к чему? Так нельзя, ну-ка возьмите селедочки...

И он, чтобы не обидеть ее, съел кусок селедки.

— А теперь колбаски.

Съел и колбаски, не догадываясь о том, что Елизавета Николаевна прекрасно понимает его состояние и только делает вид, что не замечает, как он без всякого желания, вяло жует колбасу или селедку.

— А теперь польем чайку, — предложила она.

Он хотел было попросить еще рюмку, но посчитал это неудобным и, нахмурившись, принялся за чай.

— А может, водочки желаете? — словно бы спохватившись, спросила она.

— Пойду я, — неожиданно даже для себя сказал Василий Николаевич.

— Да что уж так! — удивилась Елизавета Николаевна. — Вроде и время-то раннее. Или дела какие?

— Пойду, — упрямо повторил Василий Николаевич. — Спасибо. — И, кинув на голову кепку, вышел, полагая больше никогда не бывать в доме этой странной женщины, для чего даже перестал сидеть в скверике, перебрался к памятнику «Стерегущему». Там еще и лучше — больше прохожих. Нет-нет да кто-нибудь и подвернется.

Она нашла его через неделю. Поняла, что избегает ее, но и виду не показала, что догадывается об этом. Просто, даже как-то по-родному сказала, присаживаясь на скамейку:

— Здравствуйте, Василий Николаевич! А я уж подумала, не заболели ли. Не вижу и не вижу вас на вашем обычном месте.

Он был небрит, с подпухшими глазами, совершенно не расположенный с ней говорить, поэтому промолчал, даже не поздоровался.

— Не в духах, да?

Тогда он медленно повернулся к ней своим помятым лицом.

— Скажите, что вам за корысть ко мне приставать? Вам что, мужик нужен?

— Ну, если б мужик, то нашла бы непьющего. Нет, не это...

— А что?

— А то, что жалко мне вас. Пропадаете, а с виду хороший вы человек. Потому и тянусь к вам.

Он взглянул на нее с недоброй усмешкой.

— Ну что ж, и я потянусь к вам, если будете поить. Не будете — идите куда шли! — сказав это, закинул ногу на ногу, принял этакий независимый вид, как человек, знающий себе цену. Ждал, что она ответит.

Елизавета Николаевна молчала долго, потом негромко сказала:

— Ладно. Идемте.

— Куда?

— Ко мне. Там теперь будете жить. Зайдем сейчас в магазин, купим водку, и будет так, как вы хотите.

Он не пошел бы, ни за что не пошел бы, но так хотелось выпить, что готов был хоть к черту на рога полезть.

Она поставила перед ним пол-литра и стопку.

— Пейте.

После пятой стопки он повеселел и хотел было уже пуститься в рассуждения, но Елизавета Николаевна сказала, что ей пора спать, чтобы поспеть вовремя на работу.

— А вы ляжете на диване.

— Ага, вы будете спать, а я буду сидеть один и пить?

— Да ведь так договорились-то? Или не так?

— Так.

— Ну вот. Я погашу на минутку свет, а как лягу, можете снова зажечь.

Через минуту она сказала: «Включайте», но он не включил. Сидел в темноте. На ощупь допил остаток в бутылке и, не раздеваясь, завалился спать.

На следующий день Елизавета Николаевна снова поставила перед ним бутылку и стопку. Он ждал этой минуты, ждал так, что ничего не шло ему на ум, но, как только услышал: «Пейте», что-то произошло, будто он себя со стороны увидал, и это ощущение вдруг показало ему, как низко он опустился. Сидел весь день и ждал, когда принесут ему водку, чтобы тут же выжрать ее, как сделал он это вчера, и потом завалиться спать. Да что же это такое? Или уж совсем погиб?..

Он сидел, мрачно склонив голову, не зная, что же делать. И, как назло, Елизавета Николаевна молчала; если бы хоть сказала вроде того, что, мол, что же вы, тогда легче было бы протянуть руку за бутылкой, но она молчала. Пила чай, беря ложкой из вазочки варенье, так же как это когда-то делала мать. И чем больше проходило времени в таком молчании, тем все более становилось неудобным взять бутылку, и неудобно было так просто сидеть, и, когда это стало уже совсем невозможным, он поднял голову и поглядел на нее.