Деревянные пятачки

В бараке уже накрывали стол. Вместо скатертей растянули простыни.

— Новые? — спросил я у завхоза.

— Абсолютно!

Но я все же придирчиво осмотрел каждый сантиметр. Простыни были новые.

— То-то! — сказал я завхозу.

— Как вы могли подумать? — обиженно развел руками завхоз.

— Это шутка, — сказал я.

— Тогда другое дело! — Он обрадовался и поручил мне нарезать хлеб. И я с удовольствием принялся за дело.

Хлеба мы не ели, как, приехали в тайгу. Все на лепешках перебивались. А тут один дух чего стоит! Я разрезал буханку надвое и с наслаждением нюхал то одну, то другую половину. Потом стал резать на ломти. Потолще. Чтобы ломоть чувствовался в руке!

Когда стол был заставлен мисками, кружками (стопок не было) и всякой снедью — колбаса, селедка, жареная рыба, пирожки, сыр, яблоки, хлеб горой, — стали садиться. Хотели было разбудить Калмыкова — он опять спал, — но мудро решили не мешать ему, чтобы не испортить себе праздничный вечер. По этой же причине не позвали и Леньку. Только начальник партии спросил, где он, и я ответил, что он у рабочих.

— Ну и пусть побудет там, — сказал Володя и поднял кружку с разведенным спиртом. — Дорогие товарищи, разрешите поздравить вас с праздником Великого Октября! — Он отбил паузой эту часть своей речи и продолжал: — А также пожелать вам здоровья, успеха в работе! — И, не дожидаясь бурных аплодисментов, махнул в рот содержимое кружки.

Через полчаса мы уже смеялись, шумели. Всем нам было весело и хорошо. Проснулся Калмыков. И мы обрадовались, потому что теперь уже он не мог нам испортить праздник, и закричали «ура», и потащили его за стол, хотя он нисколько не упирался, наоборот — сам лез к бутылке.

— Не вижу своего юного друга. Леонид! — закричал он, поднимая кружку.

Тут Володя погрозил ему пальцем.

— Ты брось мне техников портить, — сказал он.

А я подумал, надо бы позвать Леньку, чего он там один у костра сидит, но, вспомнив, как он кричал, придирался, не пошел. Да к тому же ведь он мог и не пойти, если бы даже и позвали его.

Мы засиделись допоздна. Пели, танцевали. На другой день праздник продолжался. И опять Леньки не было за столом. Но его не было и у рабочих. Как выяснилось, он еще с вечера ушел в соседний отряд. Правда, он никому об этом не говорил, но больше идти ему было некуда. И мы продолжали веселиться. Встревожились только на третий день, когда узнали, что в соседнем отряде его нет и не было. Тогда где же он мог быть? И все посмотрели на начальника партии, будто он знает. Но он тоже ничего не знал.

Пока мы веселились, природа делала свое дело, подвалила снежку, и если были Ленькины следы, то прикрыла их, так что определить, куда он пошел, не было возможности.

— Что же такое? Где он? — спросил завхоз. — Странно.

— А не отправился ли он ко мне в отряд? — подумал вслух Калмыков.

Его отряд находился в самом конце участка, до него добираться надо было сутки, не меньше. Тут я вспомнил, что Ленька сидел у костра без шапки, в одном пиджаке и на ногах у него были кирзовые сапоги.

— Куда же он пойдет без шапки, — сказал я, — да еще в пиджаке.

После моих слов наступило молчание. Стало слышно, как потрескивают в печке дрова. Все глядели на начальника партии. А он стоял, опустив голову и выпятив нижнюю губу. Думал.

— Может, сообщить в штаб экспедиции? — сказал радист.

— Надо искать, — решил Володя, и на его лицо словно легла тень. — Разобьемся на отряды по три человека. Один техник или инженер и к нему два рабочих. — Он достал планшет аэрофотосъемки и определил каждому отряду участок для обследования.

Мне досталось идти вниз по Сулме. Слегка морозило, и это было хорошо, потому что снег был сухой и идти было нетрудно, хотя местами он доходил до колен. По Сулме медленно плыла шуга, и заводи уже были затянуты льдом. Я глядел по сторонам и все думал о Леньке. Куда его могло понести? Мысли о том, что он заблудился или погиб, не было. Хотя заблудиться мог. Допустим, рванул от обиды в соседний отряд, сбился с тропы и пошел колесить по тайге. И где он теперь в пиджачке и без шапки? И тут мне пришла в голову мысль, что он ни за что бы не побежал в одном пиджачке в соседний отряд. Тогда где же он? Куда его понесло? И впервые мне стало тревожно, потому что было непонятно: где же все-таки Ленька? Что с ним случилось-то?

— Афонь, как ты думаешь, что с Леонидом? — спросил я.

— А откуда мне знать?

— Он долго сидел у костра?

— А мне и ни к чему.

«Вот именно, — подумал я, — ни к чему... И никому ни к чему. И мне ни к чему. А Леньки нет».

— Он до этой экспедиции бывал в тайге? — спросил Афонька.

— Он вообще впервые на изысканиях.

— Ну, тогда все...

— Что «все»?

— Замерз или чего с ним случилось, но только не живой он.

— Каркай!

— А вот увидите.

В этот день мы не нашли его и, наверно, поэтому говорили негромко и мало, так, самое необходимое. И уже не спрашивали, не обращались друг к другу, что бы такое могло случиться с Ленькой. Чувствовали: что-то случилось. И случилось неладное.

— Все же, может, сообщить в штаб экспедиции? — снова предложил радист.

— Запроси, не приходил ли он туда, — сказал Володя. — Может, он там, а мы его ищем здесь.