Деревянные пятачки

— Ты чего? — крикнул я ему.

Он медленно обернулся на меня, увидал и тут же заорал, что я циник и что таким, как я, не место среди настоящих изыскателей.

— Иди ты! — нарочно удивился я и протянул руку, чтобы ухватить его-за нос. Это такая у меня шутка. Он хотел ударить по руке, и я ему позволил, после чего окончательно понял, что он здорово пьян. И пошел обтираться снегом.

Я давно ждал снежка. Хорошо после крепкого сна попрыгать на воздухе в одних трусах, а потом подцепить горстью снежную горку и ею надраить руки, грудь, живот, чтобы они заполыхали от жара.

На берегу было славно. С мглистого неба тихо, словно на парашютах, опускался легкий снег. Сулма местами дымилась, и там, где к ней клонились деревья, она одевала их ветви толстым инеем. Рабочие жгли костры, чего-то гоношили на завтрак. Они пока еще жили в палатках, и палатки были серые, даже грязные, среди этой снежной чистоты.

Я стал прыгать на месте, сначала на одной ноге, потом на другой, потом через скакалочку. И чем быстрее прыгал, тем приятнее было всей кожей ощущать тонкий холодок морозного утра. Напрыгавшись, стал боксировать. Тут, разинув рот, уставился на меня молодой рабочий Афонька. Ему было в диковину, что я на морозе в одних трусах.

— Нападай! — крикнул я ему.

Он засмеялся и стал махать на меня руками. Я слегка дал ему по скуле прямого, и он покатился под общий хохот рабочих. А я стал обтираться снегом.

Ленька все еще продолжал шуметь. Теперь он приставал к стряпухе.

— Вы же пожилая женщина. Как вы можете терпеть, чтобы на ваших глазах творилась такая распущенность? Почему вы ничего не скажете ему?

— Не мешай, — махая на него рукой, говорила тетя Поля, — напился не в меру, иди спать. Вон Калмыков спит, а ты так...

— Вы уходите от ответа! А представьте, если бы это была ваша дочь, вы бы так же себя вели?

Я заглянул за Володин полог — слава богу, ни его, ни Нонки не было.

— А ну кончай! — сказал я Леньке. — Чего, верно, бузишь! Иди дрыхай!

— С циниками не разговариваю!

— Слушай, завтра рыдать будешь.

— Не запугаешь!

— Нужен ты мне, чтобы пугать еще.

И тут вошли Володя и Нонка. Они оба были в снегу. Наверно, ходили в лес. Мне так, например, было понятно, почему они были в лесу. В бараке людно, надо хоть когда-то им остаться наедине. Вот и ушли. Но Ленька прямо взорвался, когда увидал их.

— Полюбуйтесь, пришли — и ни стыда, ни совести! — заорал он. — А позвольте вас спросить, товарищ начальник партии, что скажет жена, когда узнает о ваших похождениях?

Он, наверно, думал, что Володя смутится, но начальник только скривил губы.

— Иди на воздух, щенок! Пить не умеешь, — сказал он.

— И не собираюсь учиться... И вообще у вас ничему не собираюсь учиться!

— Костя, уйми своего приятеля, — сказал мне начальник.

— Не хочет, — ответил я.

— Да, и не заставите!.. Вас все боятся потому, что вы начальник партии, потому что от вас зависят. И даже не осуждают за то, как вы себя гнусно ведете!

— Пойдем еще погуляем, — сказал Володя Нонке и подмигнул мне, чтобы я угомонил Леньку.

Они ушли.

— Даешь, — сказал я Леньке. — Ты зря подался в изыскатели, тебе бы надо в прокуроры. Обличал бы...

— Еще раз говорю: ты циник и не лезь ко мне! — крикнул Ленька и замахнулся.

Мне, конечно, тоже надо было бы уйти, но я как-то не сообразил, да и надоел он мне порядочно, и я легонько дал ему крюка. Черт его знал, что он так слабо стоял на ногах, и что полетит и ударится башкой об угол топчана, и станет орать, и никакими словами и убеждениями его будет не унять, и придется связывать, чтобы он не натворил всяких глупостей. И еще пришлось заткнуть ему рот, потому. что он осточертел своим криком.

— Ну и правильно! — сказал, вернувшись, Володя. — Может, и успокоится.

Мне надоела вся эта волынка, я взял ружье и пошел в лес.

Думаешь, коли тайга, так на каждом шагу непуганая дичь и всякое зверье. А на самом деле — пусто. Шлепаешь, шлепаешь, зыришь по веткам, по верхушкам деревьев, и ни черта нет. И на земле ни черта нет. Выпал снег — тут каждый следочек должен сам в глаза бросаться, а следочков никаких нет. Целенькая белоснежная пелена. Тихо. Так тихо, что слышно, как звенит в ушах кровь. Но все же у ручья, в густых тальниках, удалось прихватить пару рябчиков. Да еще зайца вспугнуть. И все. Больше ни одной пичужки не видал, кроме кукш. Эти вороватые птицы всегда перед глазами. Распластают крылья и бесшумно планируют от дерева к дереву.