Дело о демонах высших сфер

Когда она рассказывала ему его собственную историю, сухим голосом, медленно шевеля сухими губами и шелестя стиснутыми сухими ладонями, слова ее падали как сухие семена в сухую землю. Илан ничего не мог бы сделать с собой, даже если бы очень постарался. Единственное, что он понял и принял — что пути назад не будет. Во-первых, он теперь не он. Не мальчишка из Болота, не имеющий забот серьезнее, чем клякса в служебном документе или подзатыльник от начальника. Во-вторых, а куда ему такому, ставшему не собой, идти? В префектуру? В маленький домик в поселке Болото? Проситься к Джате полежать в пристройке, чтобы проглотить и переварить все, что о себе узнал? Кому он там нужен. Все места заняты, даже то, на котором он три дня назад стоял. Префект уже взял нового секретаря. Только вот это, его собственное новое место, свободно. Иди во дворец на холме, Илан, ходи там по пустым комнатам, будь собой. И все тебя возненавидят еще хуже, чем ты ненавидишь сейчас себя сам. Другие будут завидовать. Третьи не узнают тебя потому, что знали Илана на другом месте, когда он был другим. Хорошо, когда жизнь начинается заново по собственному решению. А если вот так, обвалом мира?

Впрочем, к женщине, которая называлась матерью, ненависти не было. Она сама жила в такой же сухой пустоте, в которую из живого тепла Арденны внезапно погрузился Илан. В арендованном, полуобжитом доме с блеклыми голыми стенами, не беря в руки богатств из сундуков, не пользуясь окружением слуг и рабов. Но у нее хотя бы было дело, которому она посвятила свою странную сухую жизнь. К отцу ненависть была, но неправильная, смешанная со страхом и отвращением. С неприятием не только собственной судьбы, но и всего того, что было сделано до его рождения, чтобы судьба эта зародилась и состоялась. Когда пришел в себя после того, как надышался в подземелье живых спор пьяного гриба, раздавив где-то созревшую оболочку, первое, что захотел Илан — посмотреть на свое лицо в зеркале. Зеркало ему тут же дали, и он полдня поворачивал перед ним голову в одну и в другую сторону, пытаясь понять, похож он на кого-то из родителей или нет. Узнают его на улице, когда он выйдет, или не узнают. Раньше ведь не узнавали, чей он сын. Пока женщина не пришла, не отобрала зеркало и не сказала, что на всех предков он похож. Можно пойти во дворец на холме и поглядеть на старые портреты. Илан поверил. Во дворец идти не захотел. Отвернулся к стене. Даже переживать сил не было. Так, в пустоте, и заснул.

Глава 35

Префектура, все то время, что префект пренебрегал руководством, как-то крутилась сама собой. Без особенных потерь и даже не без достижений. Ведра из колодца достали, портьеру в кабинете повесили на место, хотя теперь погулявшая под дождем отличалась от своей пары по цвету, полы помыли, дыру в полу залатали, покойника вынесли из склепа и сдали городским службам на захоронение, потому что родственники за ним не явились, для новой ограды между дворами к середине второй дневной поставили почти половину столбов, а бодрый стук со второго этажа всех извещал о том, что паркетную доску тоже кладут на место. Джениш показал себя молодцом, по горячим следам раскрыл серьезную кражу в порту. С чернильной работой у него обстояло похуже, рапорт по делу о взломе кассы фрахтовой конторы содержал под дюжину орфографических ошибок, множество не подобающих официальному документу просторечий, а местами в нем довольно внезапно рифмовались строчки, — очевидно, в молодом инспекторе пропадал поэтический дар.

Поутру Мем не проверил, где губернаторский племянник, вспомнил о нем только после обеда. А тот, разглядев сегодняшний, вчерашний и послезавтрашний день, вдохновился свободной арданской жизнью и не поспешал прилежно проявить себя на службе. Мем спросил о нем у Джениша. Джениш сказал, секретарь крутился здесь, заелся было с дураком за ящиком (в перечне запрещенных слов и выражений не позволено было называть так дежурного писаря), но Джениш пообещал писарю, что тот поест соплей, если не заткнется, и инцидент был исчерпан. Мем прошел по внутренним помещениям первого этажа, нигде Аранзара не обнаружил. Хотел идти в казармы, но за пылищей, поднятой рабочими, вбивающими в землю железные столбы, рассмотрел своего секретаря. Тот на усадебной половине сада в тени цветущих кустов у высокой клумбы чирикал с младшей сестрой кирэс Иовис, Марой, изображая ей жестами какие-то свои подвиги, а та любовалась им, восхищенно открыв ротик. И в тот момент, когда Мем шагнул с галереи на солнце, чтобы прервать это безобразие, его ухватил под локоть инспектор Дару со словами: "Вам письмо из Солончаков. Велено отдать лично в руки!"