Дело о демонах высших сфер

О том, что станется, если, как в Столице, дело пойдет поперек борозды, и энленский огонь не подчинится тому, кто его изготовит, следовало забыть. Потому что лаборатория находилась всего лишь через пожарную часть от усадьбы и префектуры. Взрыв в монастыре Скорбящих год назад отколол от самого монастыря и от скалы Рабежа, на которой монастырь незыблемо стоял полтысячи лет, изрядный кусок, опрокинул его в канал и перекрыл воду, из-за чего полгорода хоть и не разворотило, но подтопило всерьез. Даже на плацу Гранитного острова было по колено весенней холодной воды. И это случилось как раз в праздник, так что разобрались с потопом не сразу. А монастырь так и остался расколотым напополам.

Доктора Мем не нашел. Ни дома, ни в префектуре. Так как двери были всегда открыты, в лабораторию они прошли без препятствий. Одна из помощниц молча заглянула вслед им в помещение, но, видимо, решила, что так и должно быть.

— Разбирайся, что здесь где, — предложил Мем, — и бери все, что нужно.

— А если хозяин придет и спросит, что я здесь делаю?

— Объяснишь, как есть. Ничего врать не надо.

— Доктор обо всем знает?

— Доктор во всем участвует.

У Мема было искушение пройти по второму этажу, проведать Илана, но он подумал, что, как раз этого без разрешения делать нельзя. Здесь он не обладает ни властью, ни информацией, чтобы вмешиваться во врачебные или семейные дела. Да и командует он в этом доме весьма условно. Поэтому Мем спустился в сад при докторском доме с намерением обойти пожарную часть с другой стороны и попасть домой не через префектуру, а с главного входа. Во дворе дома по самый верх был наполнен дождевой водой старый, выкрошившийся по краям бассейн, узкий, но длинный. Деревья вокруг давно вырубили, даже пни успели сгнить, и под лучами арданского солнца вода в бассейне вовсю цвела, словно пустыня вокруг Солончаков, была зеленая-зеленая. И там Мем, кажется, заметил Бабушку. Задолго до его появления почувствовав шаги, она целиком ушла под воду, но проплыла на глубине длинным сгустком тени и оставила змеиный след на поверхности. Мем пожал ей вслед плечами. Сейчас было не до того, чтобы заботиться о мелких проблемах, вроде "что делать, если змея из префектуры переест соседских кур". Будет время — пошлет кого-нибудь за ней. Или не пошлет, пусть плавает.

Дома он разбудил жену. Сказал, что долго думал, красивую историю любви не обещает, но не согласится ли она на опасную? Кирэс Иовис потерла спросонья растрепанную голову и сказала, что согласна на любое предложение, лишь бы он что-то для нее придумал. Мем рассказал ей, что придумал. "Бред какой", — удивилась она и пообещала, что в точности сделает.

И только после этого Мем нашел время вскрыть губернаторский конвертик, половину которого скормил портовым чайкам. Внутри был чистый лист. Внизу, как полагается, печать и подпись. Читай на нем, что хочешь. То ли "не знаю, что и сказать тебе", то ли "действуй на свое усмотрение", то ли "помни все мои обещания и не обосрись". По крайней мере, Мему хотелось бы думать, что таким образом его обнадеживают, а не пугают нерешенной судьбой. Еще в этот лист можно было вписать что угодно. Самому. Тоже вариант. Мем вложил листок обратно в общипанный конверт и спрятал сокровище за пазуху. Такую странную вещь в сто смыслов потерять или выбросить грех.

* * *

Дикое состояние, когда мать невозможно назвать мамой, Илан побороть не мог. Не получалось сказать такого слова. Не получалось понять и принять все рассказанное. Краем ума он видел, что все это правда, похоже на правду, может быть правдой, нет причин, по которым ему могут здесь и сейчас говорить неправду. Но внутрь себя впустить такую правду не мог.

Он прекрасно понимал, что сказали бы о его положении соседи, друзья детства, злая кухарка префекта или даже сам инспектор Джата: дурачок, тебе повезло, как никому, ты почему не видишь собственного счастья? Бросайся матери на шею, пой и танцуй! Нет, Илан своего счастья не видел. Дворец на холме, охотничьи замки в горах, плантации на юге, рабы, земли, сундуки с золотом, драгоценная посуда, парчовые одежды, — все это оставалось на словах, не входило ни в голову, ни в сердце. Как и женщина, давшая ему жизнь. А об отце лучше было не заикаться даже в уме.