Даниил Андреев

Герои романа мучаются тем же, что и автор, – ждут вести, готовы к «бесцельной гибели». Странниками ночи автор считал себя, своих друзей. Потому «как только Даниил кончал очередную главу, он шел к своим близким друзьям и читал ее страницу за страницей», – свидетельствовала Алла Александровна. Он спешил к ним еще и потому, что автору необходим читатель – друг и соратник. Но внутренняя тема романа вырастала не только из переживаемого «сталинского» времени, но и за ним стоящего мистического – красно-синего. Замысел «Странников ночи», возможно, вырос из незаконченного романа «Эфемера» с всегдашней андреевской темой ожидания откровений.

Но, вкладывая в повествование свою жизнь, настоящий писатель неизбежно влияет и на будущее, накликает его. Роман через десять лет станет причиной трагического перелома судьбы автора и окружающих его. Угадать такое невозможно. Но в стихах предчувствия звучат как предсказания:

Я крикнул – в изморось ночи бездомной
(Тишь, как вода, заливала слух),
И замолчал: все, кого я помнил,
Вычеркнуты из списка живых.

Одна из глав романа, посвященная вычеркнутым, называлась «Мартиролог», в ней перечисляются арестованные, расстрелянные. Еще в 1940 году Степан Борисович Веселовский опубликовал (а написал в 1937-м) исследование «Синодик опальных царя Ивана Грозного как исторический источник». В ней – сведения о жертвах террора Грозного. Работа историка наверняка была знакома Андрееву и отозвалась и в этой главе романа, и затем в поэме «Гибель Грозного», где не только говорится о «немых синодиках» тирана, но и звучит поминание:

О повешенных и колесованных;
О живьем закопанных в земле;
О клещами рваных; замурованных;
О кипевших в огненной смоле.
За ребят безотчих и за вдов…

От «Странников ночи» до нас дошли восстановленная по памяти во Владимирской тюрьме первая глава «Великая туманность» (трудно сказать, полностью ли) и три совсем небольших фрагмента. Знаем мы о романе по изложению его содержания, сделанному вдовой поэта, и по воспоминаниям его поклонницы Ирины Усовой. Она, по ее признанию, слышала роман только в чтении, еще до войны, и определяла как историю «духовных исканий ряда лиц, главным образом трех братьев, на фоне нашей действительности»²⁹². Ни один из братьев Горбовых не стал автопортретом, но в каждом черты автора, его пристрастия, убеждения и вместе с тем то, что в его собственной жизни не сбылось, в характере отсутствовало.

В первой же главе появляется старший брат, Адриан Владимирович, – профессор астрономии и мистик, ищущий в звездном небе иные миры и ощущающий их присутствие. Космический мистицизм сочетается в нем с характером, напоминающим Коваленского педантичностью, лаконичностью и сухостью речи, и даже внешне – размеренностью движений, «механическим» пожатием изящной, но ледяной руки. И так же, как и Коваленский, старший Горбов загадочен, овеян значительностью приоткрытых ему тайн.

Следующая глава знакомит с другим братом – Александром. Он археолог, влюбленный не только в древность, таящуюся в трубчевских курганах, но и в боготворимую им природу. В роман вошел эпизод, который можно отчасти представить по описанным в «Розе Мира» первым соприкосновениям со стихиалями в Триполье и с «космическим сознанием» под Трубчевском. Он один, окруженный тихо шелестящими черными деревьями, над ним августовское звездное небо, может быть, рядом неслышно струится Нерусса. Здесь пережито неожиданное слияние с таинственной природой. Саша, как и автор, больше всего любит творог, восторженно превознося его как основу земной пищи, и мед. Возвращение его из экспедиции, пережитая им железнодорожная катастрофа, события той же ночи, которую брат его провел в обсерватории. Он человек действия, решительный и целеустремленный, как и его возлюбленная – Татьяна.