Даниил Андреев

Видимо, с Гонтой он провел лишь часть лета. А оставшись один, поселился у безвыездно жившей в Судаке Репман. Пользоваться гостеприимством старой учительницы вместе с Марией ему было бы неловко. В этот раз он встретился здесь со своим одноклассником, ее племянником, Юрием Владимировичем Репманом, ставшим математиком. Они не виделись со школы. Потом, в Москве, он несколько раз заходил к нему, жившему неподалеку – в Гранатном переулке. Позже Юрий Репман погиб на фронте, а его жену с маленьким ребенком как немцев выслали из Москвы.

В августе Андреев писал Любови Федоровне, жене художника Смирнова, с которым когда-то познакомился именно в Судаке, что думает вернуться в Москву в середине сентября. Признавался, что вторая половина отдыха оказалась гораздо лучше первой. И о том, что часто уходит в пустыню, начинающуюся почти сразу от дома, где живет, за холмами. «Она окаймлена горами, и в линии этих гор – что-то невыразимо-спокойное, мудрое и умиротворяющее. Должен признаться, и это разочарует Г<леба> Б<орисовича>, что в настоящее время для меня гораздо целебнее и плодотворнее эта пустыня, чем знаменитая генуэзская крепость…»²⁸⁸

О том, что не всегда уходил за молчаливые холмы в одиночку, он умалчивает. Мария Гонта стала прототипом одной из героинь «Странников ночи», из украинки и журналистки превратившись в романе в татарку и художницу – Имар Мустамбекову. В нее влюблен Олег Горбов, поэт, мятущийся в раздвоенности, отказывающийся от «духовного» брака, поскольку «совсем иное чувство, простая земная страсть, связывает его с другой женщиной» – Имар, далекой от высоких мечтаний о работе над текстами Литургии. В конце концов он уходит к Имар. Олег в «Странниках ночи» – ипостась автора, и «раздвоенность», изображенная в романе, им пережита сполна и, видимо, не раз. В сохранившемся отрывке так или иначе описаны Имар – Мария, ее комната в Мертвом переулке и ставшее символом их отношений янтарное ожерелье:

«…Она действительно уже легла, потому, что, отворяя ему дверь квартиры на осторожный звонок его, оказалась в памятном для него бухарском халатике, фиолетовом с желтыми разводами. И когда, улыбнувшись ему исподлобья, она протянула ему руку гибким движением, он эту руку, как и всегда, поцеловал.

Угадал он и остальное: комната была уже приготовлена на ночь, лампа под пунцовым абажуром придвинута к изголовью, чистая постель постлана и уже слегка смята, а поверх одеяла брошены две книги: одна – с захлопнутым переплетом – том Маяковского, другая – раскрытая: очередная литературная новинка, “Лже-Нерон” Фейхтвангера.

– Хочешь поужинать?

Нет, он не хотел. Он вообще не хотел никакой суеты, ничего хлопотливого. Как он был доволен, что застал ее вот так: без посторонних. <…> Горячий полумрак сглаживал единым тоном ее смуглую кожу, яркие губы, косы, заложенные вокруг головы, и янтарное ожерелье…»

Алла Александровна рассказывала, что не раз просила Гонту написать о Данииле, но та, погруженная в воспоминания о дружбе с Пастернаком, о нем так ничего и не написала. Хотя в доме Марии Павловны на торшере всегда висело янтарное ожерелье – знак памяти о воспевшем ее поэте.

5. В коротком круге

По ночам провидцы и маги,
Днем корпим над грудой бумаги,
Копошимся в листах фанеры —
Мы, бухгалтеры и инженеры…
Всё короче круги, короче,
И о правде священной ночи,
Семеня по ровному кругу,
Шепнуть не смеем друг другу —

строки того же года. Аресты шли кругом и кругами. Террор настигал не столько бывших, сколько сегодняшних – ответственных работников, партийцев, – кто оказался троцкистом и шпионом, кто вредителем. Люди исчезали и совсем рядом. В тихом переулке погрохатывание подъезжающих «марусь», стук автомобильных дверец, скрип тормозов по ночам, когда он писал, резко приостанавливали время, обрывали мысль.

В соседних домах в Малом Левшинском взяты Вильпишевский, завпроизводством Мосгортранссоюза; Борзов, директор конторы Хлебпроект; Гутман, завотделом Гидрометиздата; Ефимов, директор сектора Госбанка; Трофимук, начальник отдела института; Белов, замдиректора камвольной фабрики, вместе с женой… Все осуждены за участие в террористических организациях, все расстреляны, легли кто в Бутове, кто в «Коммунарке», кто в Донском. Вряд ли Андреев был знаком с ними. Хотя кого-то, наверное, встречал на улице, с кем-то, полузнакомым, мог вежливо раскланиваться, хотя в большинстве это были жители, появившиеся в арбатских переулках в 1920-х, заняв квартиры «чуждых элементов», потеснив старожилов.

Летом, выдавшимся на редкость жарким, выслали из Москвы как жену врага народа Ламакину. Она вспоминала: «…придя с работы домой, я увидела встречающую меня Елиз<авету> Мих<айловну>, которая со странным волнением передала мне повестку и тут же стала успокаивать меня»²⁸⁹.