Даниил Андреев

В том же письме он рассказывает о семейных неурядицах: «Дома тоже мало радостного. Дядя проболел 3 месяца (старческое ослабление сердечной деятельности); пришлось подать заявление о пенсии. <…> Сам он очень мрачно переносит падение своей трудоспособности, мучит сам себя измышлениями о своей бесполезности, дряхлости, ненужности и т. п. Мама тоже постоянно хворает. Вдобавок отношения между некоторыми членами нашей семьи оставляют желать лучшего»²⁸⁴.

Он устал от переживаний за близких, личных треволнений душного лета, от осточертелой работы, находившейся благодаря друзьям, помнившим о поэте и о его непрактичности. Не раз ему помогала Валентина Миндовская, ставшая художницей. Они дружили с отрочества. Иногда работали вместе, хотя, вспоминала Миндовская, Даниил бывал легкомыслен – пора сдавать написанные к празднику 1 Мая транспаранты, а он, увлеченный разговором и раскачивающийся на стуле, вдруг задевает банку с краской – и белила полились на кумачовое полотнище, труд целого дня пропал.

4. Янтари

В конце июня он писал Евгении Рейнфельд о том же, что и брату: «В личной жизни моей было очень много тяжелого, и хотя я Вас вспоминаю часто, но писать было трудновато… Теперь лучше, появилось нечто радостное, хотя, м<ожет> б<ыть>, и чересчур легкомысленное. Та тяжелая история еще не вполне, кажется, кончилась – возможны крупные неприятности – но все-таки самое мучительное как будто позади. Сейчас успешно работаю, к 15 июля думаю все закончить и уехать сперва в маленький городок на Оке, потом в Крым и вернусь в Москву к 1 сент<ября>»²⁸⁵.

Видимо, уже в начале июля Андреев уехал в Судак. Уехал с Марией Гонтой, которая помогла ему одолеть «тоску и расколотость».

Мария Павловна Гонта (Марика или Марийка, как ее звали близкие знакомые) в 1920-е годы была женой поэта Дмитрия Петровского. Начинал Петровский с футуристами. Во время Гражданской войны партизанил с анархистами, потом с Щорсом. Известны его воспоминания о Велимире Хлебникове. А тот в рассказе «Малиновая шашка» изобразил Петровского, недоучившегося семинариста и живописца, «опасным» человеком, кокаинистом, три раза вешавшимся, «ангелом с волчьими зубами»²⁸⁶. Петровский дружил с Пастернаком, в 1929-м они разошлись. В феврале 1937-го певец червонного казачества выступил против Пастернака, не чураясь политических обвинений.

Петровские жили в Мертвом переулке (в 1937-м уже носившем имя Николая Островского), где Мария осталась одна. Петровский оставил жену летом 1926-го. Они казались странной парой. Петровский был старше жены на двенадцать лет. Угловатая сухопарая фигура кавалериста с вытянутым лицом возвышалась над бойкой, всевосприимчивой, смугловатой Марийкой, восторженно слушавшей поэтов – Мандельштама, Пастернака, Тихонова, Луговского. По несколько карикатурному описанию дочери Владимира Луговского, Гонта была «небольшого роста, очень изящная, с тонкой талией, крутыми бедрами и высокой грудью. Разговаривая, она ходила взад и вперед, заглядывая в большое зеркало, висевшее на стене, и поглаживая себя то по груди, то по бедру»²⁸⁷.

Гонта, журналистка и сценаристка, неожиданно стала и актрисой. В 1931-м снялась в кинофильме «Путевка в жизнь» сразу в двух небольших ролях – воровки и нэпманши. Съемки сопровождались пылким романом с режиссером фильма – Николаем Экком. В 1930-е она публиковала очерки об авиации.

Роман ее с Даниилом Андреевым начался в мае или июне, и все лето 1937-го оказалось окрашено «легкомысленной» страстью. В этом году острое чувство жизни, приступы бесшабашного веселья чередовались с ощущением, как писала Гонта в воспоминаниях о Пастернаке, что они «забыли и разучились смеяться», чувствуя себя «придавленными, сжатыми, согбенными». Может быть, этот роман, поездка в Судак – попытка убежать от согбенности и страха.

В цикле «Янтари», посвященном Марии Гонте и судакскому лету, он признавался: «Я любил эти детские губы, / Яркость речи и мягкость лица». И еще: «Ты, солнечная, юная, врачующая раны, / Моя измена первая и первая весна!» Но и под обещающим счастье южным солнцем, у моря, в горах, там, где вырезался знакомый силуэт генуэзской крепости, он не забывался —

И не избавил город знойный
От темных дум,
Клубя вокруг свой беспокойный,
Нестройный шум…

Он остался благодарен Марии за все, даже уверял ее: «…к несравненному раю / Свела ты старинное горе / Души моей терпкой…» Все время стремившийся в путь, Даниил нашел в ней легкую на подъем спутницу:

Хочешь – мы сквозь виноградники
По кремнистым перелогам
Путь наметим полуденный
На зубчатый Тарахташ:
Там – серебряный, как градинки,
Мы попробуем дорогой
У татар миндаль соленый
И вино из плоских чаш.

Судя по сюжету «Янтарей», они побывали в Отузах, Ялте, Форосе, Бахчисарае, но чаще бродили по окрестностям Судака.