«Когда-то, в ранней юности, я любил город…» – писал он брату в 1936 году140. Нет, Москву он не разлюбил, но блуждания по освещенным, окликающим луну фонарями улицам открыли ему демонический город. Москва – вечерняя и ночная 1920-х не декорация происходящего с ним, а соучастница. Озаряет ее лунная демоница. Это уже не Москва, а преддверие ее изнанки, где властвует демоническая госпожа города, проявление кароссы Дингры, матери Мрака, в коей таится могущественная мистика пола. Она присутствует в пустынных скверах и притаившихся кварталах, там, где происходит «тайный шабаш страстной ночи», у вокзалов, где «взвыли хищные химеры». Такой ему видится полуночная столица, пронизанная излучениями Дуггура.
Это не только фантазии и сны болезненно переживающего половое созревание юноши, а обостренное восприятие того, что действительно реяло в нездоровом воздухе. Это чувствовал не только Андреев. В есенинской «Москве кабацкой», да и в «Черном человеке», тот же воздух, ночной гибельный разгул. «Революция лишила нас накопленной веками морали», – констатировал Евгений Петров, соавтор Ильфа. «Вместо морали – ирония. Она помогала преодолеть эту послереволюционную пустоту, когда неизвестно было, что хорошо и что плохо». В эти «темные» годы стихия Дуггура выплеснулась на улицы. Мораль религиозную с наглой властностью теснила мораль безбожная. В начале 1920-х проповедовалась свободная любовь. «В Москве появились совершенно голые люди <…> с повязками через плечо “Долой стыд”. Влезали в трамвай…» – занес в дневник 12 сентября 1924 года Михаил Булгаков. Под таким революционным лозунгом узкогрудый коминтерновец Карл Радек провел колонну общества «Долой стыд» по Красной площади. Об этом писали газеты. Дуггур торжествовал. «Комсомольская правда» публиковала статьи на тему «Половой вопрос и комсомол». Когда сексуальная революция стала давать результаты, власти начали ее притормаживать. Издавались популярные брошюры, например «Куда должна направляться половая энергия современной молодежи» некоего А. Тимофеева. Доклад критика Полонского «Массовое упадничество в жизни и литературе в связи с вопросами пола» на диспуте в Политехническом итожил злобу дня: как жить без христианских заповедей, с какой новой моралью?
Одним из поводов закрытия ВГЛК, где власти обнаружили гнездо «чуждых элементов», в 1928 году стало скандальное «дело трех поэтов» (хотя один из них был прозаиком), газетами названное «нэпманской гнильцой», «есенинщиной». Застрелилась из револьвера мужа студентка курсов, комсомолка, изнасилованная, как сообщалось в газетах, тремя сокурсниками, членами РАППа, поэтами Альтшуллером, Аврущенко и Анохиным. Рядом шел Шахтинский процесс, но суд над поэтами, по свидетельству Варлама Шаламова, его затмил.
Москва, пречистенские изгибистые переулки с теснящимися особняками в трескавшейся штукатурке, с перенаселенными квартирами, где уцелевшие «бывшие» ютились бок о бок с действительными и мнимыми победителями, жили не только скудно, но и с ощущением, что переменились понятия добра и зла. В ночи и темных углах действительно властвовала демоническая «госпожа города». По лунной Москве и плутал двадцатилетний поэт:
Но тогда же он заходил в храмы, выстаивал заутрени и вечерни. Те из одноклассников и однокурсников, кто помнил его озорным выдумщиком, стали удивляться слухам о Даниной религиозности. Она казалась вызовом. Священнослужителей отправляли на Соловки, церкви закрывали, бывшие семинаристы сочиняли антирелигиозные брошюры. «Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно Его. Нетрудно понять, чья это работа» – так отметил присутствие в Первопрестольной сил Зла Булгаков в дневнике, оказавшемся на Лубянке.
11. Женитьба на нелюбимой
Одна из намеченных ступенек в последовательном «служении Злу» – женитьба на нелюбимой. Несмотря на мистическое обоснование, женился он словно бы неожиданно для себя. Тем более скоропалительная женитьба удивила семью. Вот как описывала события мама Лиля его брату: