Даниил Андреев

В зрачке, сурово перерезанном,
Как у орла, тяжелым веком,
Тлел невместимый человеком
Огонь, как в черном хрустале…
Какая сталь, чугун, железо нам
Передадут хоть отголосок
От шороха его присосок
И ног, бредущих по земле?
<…>
Господь! неужто это чудище
С врагом боролось нашей ратью,
А вождь был только рукоятью
Его меча, слепой, как мы?..

Переживание, описанное в «Розе Мира», развернуто в «Ленинградском Апокалипсисе». А в поэме, замечает автор, «закономерности искусства потребовали как бы рассучить на отдельные нити ткань этого переживания. Противостоявшие друг другу образы, явившиеся одновременно, пришлось изобразить во временной последовательности, а в общую картину внести ряд элементов, которые хотя этому переживанию и не противоречат, но в действительности в нем отсутствовали. К числу таких произвольных привнесений относится падение бомбы в Инженерный замок (при падении этой бомбы я не присутствовал), а также контузия героя поэмы».

О том, что фронтовое небо поражало и завораживало, говорит запись во фронтовом дневнике Хорькова 21 июня 1943-го: «В ночном небе, как в гигантском аквариуме, плавали аэростаты! Мимо них, подобно красным червям, проносились вспышки снарядов, и где-то по-жучьи гудел немецкий самолет».

Ночь, описанная в «Ленинградском Апокалипсисе», не одна из блокадных ночей, а свирепая мистическая ночь великого сражения двух самых мощных в мировой истории драконов-уицраоров, с их демоническими полчищами. Когда орды чужеземной нечисти Клингзора обрушились на высившуюся на изнанке мира цитадель Российской державы, то ее свирепые защитники, забыв о противостоянии силам Света, всецело сосредоточились «на войне с врагом, еще более темным, чем они сами». И решающую схватку защитников не только сталинской Цитадели, но и России с гитлеровскими войсками Даниил Андреев изобразил так, как ему увиделось в январской ночи после двухдневного ледового перехода: «Наступила глубокая ночь. Силы Света обрекли себя на временное добровольное бездействие, пока не завершится схватка чудовищ. Только перипетии этой схватки были видимы всем на земле; точно духовный паралич сковал высшие способности людей и лишь напряженнейшие медитации да наивысший творческий взлет могли поднять иногда человеческую душу над непроницаемым кровом тьмы».

В надземной ночи разворачивалось мистическое сражение и продолжалось наступление наших войск, разорвавших огневые тиски блокады.

8. Ленинградский хлеб

Историю о том, как он едва не попал под суд, Алла Александровна назвала «смешным эпизодом»:

«Его, солдата, отправили в какой-то ларек торговать, по-моему, хлебом и еще какими-то продуктами. И, естественно, скоро обнаружилась недостача, за которую его и привлекли к суду. К счастью, попался следователь, для которого имя Леонида Андреева не было пустым звуком, да и без этого было ясно, что человек, который спокойно сидит перед ним, ни в чем не виноват. Дело было в том, что Даниил не мог не давать голодным детям остатки хлеба. Он стеснялся требовать мелочь, когда ее у человека не было, и в довершение всего кормил хлебом приходившего к палатке жеребенка»³⁵⁵.

В состав дивизии входила 423-я полевая хлебопекарня, к ней, видимо, и прикомандировали нестроевого рядового Андреева. Хотя блокада кончилась, нормы хлеба увеличились в несколько раз, никто не ел досыта. «Смешной эпизод» грозил трибуналом и расстрелом. Более подробно мы знаем о нем со слов одного из свидетелей и участников – Федора Хорькова. «В то время, после тяжелого ранения, меня направили на работу в прокуратуру дивизии секретарем, – вспоминал Хорьков. – Однажды к нам явился высокий солдат с осунувшимся худым лицом. Вежливо доложил следователю капитану Борисову: “По вашему вызову рядовой Андреев…” <…> Капитан Борисов стал его допрашивать. Я услышал, как солдат назвал себя: “Андреев, Даниил Леонидович, 1906 года рождения”.

– Вы не сын писателя Леонида Андреева? – спросил я. Он утвердительно ответил, тогда я попросил его выйти и объяснил следователю, что это сын крупнейшего русского писателя.

Капитан Борисов книг не читал, но поверил мне и согласился помочь Даниилу Леонидовичу.

Даниил (позвольте мне его называть так, ведь впоследствии мы стали большими друзьями) работал в военторге, и у него не хватило продуктов на сумму более семисот рублей»³⁵⁶. (В другом варианте рассказа говорится о сумме 300 рублей.) «А мы, – рассказывает Хорьков, – должны были его за это судить. Он не стал утаивать свою слабость и открыто рассказал все на допросе следователю Борисову»³⁵⁷.