Переход в поэме описан документально точно, с немецкими ракетами, взвивавшимися на юге, над вечерней Ладогой, с крепнувшим ветром и с огнями фар встречных машин на трассе жизни, которые казались неестественно красивыми в синем снежном мраке – «Как яхонты на черном веере». Утро ледового марша, когда идущим открылись морозные дали, оказалось будничным:
Наступление на Ленинградском фронте началось 12 января, когда ясное хрусткое утро взорвал орудийно-минометный гул, по немцам ударили 4500 орудий. Мороз трещал за минус двадцать. А уже 18 января войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились, блокада была прорвана. Через несколько дней и 196-я дивизия, после двухдневного перехода через Ладогу и Карельский перешеек, вошла в город. Вошла одной из первых, поздно вечером:
«В Ленинграде расположили в 5-этажном доме, печки железные дали, мы вывели в форточку трубы и подогревали так жилье. Но дыма в комнатах стояло по пояс, маленько ляжем внизу, вроде нет дыма. Тем и спасались»352, – рассказывал Ковруков. Но в дивизию входил не только 893-й стрелковый полк радиста Коврукова. Ее части расквартировали в районе Лесотехнической академии, Политехнического института, в его общежитии на Лесном проспекте353. С 20 апреля 1943 года дивизию передали в состав 55-й армии и через Ижоры перебросили на фронт. Под утро 23 апреля дивизия заняла оборону «на третьем армейском оборонительном рубеже». Штаб находился в балке Петрославянки, второй эшелон штаба и тыла – в поселке Рыбацкое, ленинградском пригороде. «Каждый день начинался с налетов авиации и артобстрела, – вспоминал Хорьков, с 5 марта работавший секретарем военной прокуратуры дивизии. – В отдельные дни я насчитывал до двадцати трех налетов немецкой авиации на город. Но вражеские самолеты в город прорывались редко и беспорядочно сбрасывали бомбы на крыши поселка. Жители его терпели все лишения вместе с нами, но их мучил еще страшный голод. До слез больно было смотреть на их опухшие лица»354.
7. Битва уицраоров
Поздний вечер, дымящийся январской стужей, которым Даниил Андреев вошел в «город гибели», с пустынными улицами, заваленными неубиравшимся снегом, с мертвыми окнами, запомнился навсегда. «Во время пути по безлюдному, темному городу к месту дислокации, – рассказал он в «Розе Мира», – мною было пережито состояние, отчасти напоминавшее то давнишнее, юношеское, у Храма Спасителя, по своему содержанию, но окрашенное совсем не так: как бы ворвавшись сквозь специфическую обстановку фронтовой ночи, сперва просвечивая сквозь нее, а потом поглотив ее в себе, оно было окрашено сурово и сумрачно. Внутри него темнело и сверкало противостояние непримиримейших начал, а их ошеломляющие масштабы и зиявшая за одним из них великая демоническая сущность внушали трепет ужаса. Я увидел третьего уицраора яснее, чем когда-либо до того, – и только веющее блистание от приближавшегося его врага – нашей надежды, нашей радости, нашего защитника, великого духа-народоводителя нашей родины – уберегло мой разум от непоправимого надлома».
Третий уицраор, Жругр – демон сталинской деспотии, а дух-народоводитель – Яросвет. Не только демоническая воля третьего уицраора ведет бой со злобным уицраором Германии, но и хранящий Россию Яросвет, непримиримый противник Жругра. Битва идет и в иных мирах. Перед поэтом завеса приоткрылась, и он ужасается видению драконообразного чудовища. В мерных «русских октавах» видение осмыслено, обрело дорисованные воображением подробности: