Даниэль Деронда

– Я попросила вас прийти, чтобы спросить, что мне делать, – пояснила она. – Не бойтесь сказать то, что считаете правильным. Я приняла решение. Когда-то я боялась бедности и не могла представить, что придется работать и кому-то подчиняться. Вот почему я вышла замуж. А теперь, пережив более страшные испытания, я думаю, что смогу вынести бедность, если вы скажете, что это необходимо. Вам известно о завещании моего мужа?

– Да, сэр Хьюго мне рассказал, – ответил Деронда, уже догадываясь, какой вопрос она задаст.

– Следует ли мне принять наследство, которое он мне оставил? Поделюсь с вами своими мыслями, – продолжила Гвендолин с нервной поспешностью. – Возможно, вам неизвестно, что, принимая предложение, я много думала о маме. Несмотря на эгоизм, я нежно ее любила и страдала из-за ее бедности. В первое время в несчастье меня утешала мысль, что замужество принесло ей достаток. Сейчас самое страшное для меня – это снова увидеть маму в бедности. Думаю, что если я возьму ровно столько, сколько нужно ей, и ничего для себя, то это будет правильно. Я была очень дорога маме, а он забрал меня у нее… нарочно… и если бы она знала…

Гвендолин не смогла договорить. Она готовилась к этой встрече, не думая ни о чем другом, кроме как о своих отношениях с матушкой, однако мучительные воспоминания заставили ее остановиться. Гвендолин беспомощно посмотрела на свои руки: на пальце осталось одно-единственное кольцо – обручальное.

– Не терзайте себя объяснениями, – мягко попросил Деронда. – В этом нет нужды. Вопрос очень прост. Думаю, что вряд ли я понял его неверно. Вы обратились ко мне, потому что я единственный человек, кому известна ваша тайна, и могу понять ваши сомнения. – Он не спешил продолжать, ожидая, пока Гвендолин совладает с чувствами. А когда она осмелилась поднять на него глаза, снова заговорил: – Вы думаете о чем-то, что считаете преступлением по отношению к покойному. Вы полагаете, что утратили все права жены, и боитесь взять то, что принадлежало ему. Вы хотите остаться в стороне от его богатства. Это чувство даже толкает вас к самоуничижению за то, что вы поддались соблазну. Мне доводилось испытывать нечто подобное. Правильно ли я вас понимаю?

– Да. По крайней мере я хочу быть хорошей – не такой, как прежде, – согласилась Гвендолин. – Я постараюсь вытерпеть все, что, по вашему мнению, должна вытерпеть. Как же мне поступить?

– Если бы вопрос о наследстве не затрагивал никого, кроме вас, то я вряд ли осмелился бы вас отговаривать. Но сейчас необходимо принять во внимание совершенно справедливую заботу о миссис Дэвилоу. Вряд ли такое поведение мужа по отношению к вам вызвано каким-то вашим поступком. Он добровольно женился на вас и изменил вашу жизнь самым решительным образом. Положение обязывало его позаботиться о вашей матушке. Разумеется, он понимал, что, если завещание вступит в силу, она разделит оставленную вам долю состояния.

– Она имела восемьсот фунтов в год. Я хотела взять из наследства эту сумму, а от остального отказаться, – пояснила Гвендолин.

– Думаю, вы не должны устанавливать какой-либо лимит, – возразил Деронда. – Такое решение станет для миссис Дэвилоу тяжким, болезненным ударом. Доход, от которого вы отказываетесь по неизвестным для нее причинам, принесет ей страдания, а ваша собственная жизнь окажется слишком трудной. В Генуе мы решили, что никто не должен знать об отягощающем вашу совесть бремени, а отказавшись от наследства, вам будет трудно хранить эту тайну. Полагаю, вам следует просто принять волю супруга, а раскаяние укажет вам способ использования означенной суммы.

Произнеся последнюю фразу, Деронда машинально взял шляпу, которую положил на пол рядом с креслом. Гвендолин ощутила, как сердце ее подпрыгнуло, словно стремилось помешать ему уйти. В тот же миг она встала, не понимая, что тем самым принимает очевидное намерение удалиться. Деронда, разумеется, тоже встал и сделал шаг навстречу.

– Я поступлю так, как вы велели, – торопливо проговорила Гвендолин. – Но что еще мне делать? – Никакие другие слова, кроме самых простых, не приходили в голову, но даже они, слетев с губ, показали ее абсолютную беспомощность. Гвендолин горько разрыдалась.

Деронда испытывал мучительную боль, но в то же время ясно осознавал неминуемые последствия своей слабости, а потому призвал на помощь всю выдержку. Едва Гвендолин вытерла слезы, он проговорил:

– Наверное, скоро вы с миссис Дэвилоу отправитесь в деревню?

– Да, через неделю или дней десять. – Гвендолин помолчала, глядя в окно, словно пыталась рассмотреть воображаемое будущее. – Я хочу быть доброй со всеми своими домочадцами. Они могут стать счастливее меня. Это лучшее, что я могу сделать?