Даниэль Деронда

– Думаю, да. Подобная обязанность не вызывает сомнений, – подтвердил Деронда. – Потом вы найдете другие обязанности. Взгляд на жизнь как на долг со стороны может показаться тоскливым, но на самом деле это не так. Жизнь становится тоскливой, когда нет стимула. А если вы начнете поступать в соответствии с вашим желанием приносить пользу другим, то получите неожиданное удовлетворение. Каждый ваш день будет наполнен смыслом, и жизнь ваша начнет расти подобно дереву.

Гвендолин посмотрела на него взглядом страждущего в пустыне путника, который вдруг услышал звук воды. Деронду поразил этот взгляд, и в его голосе послышалась страстная мольба:

– Глубокое горе пришло к вам в ранней молодости. Постарайтесь представить это испытание как подготовление к жизни, а не как наведенную на нее порчу. Да, пусть это станет подготовлением… – Любой, кому довелось бы услышать интонации Деронды, подумал бы, что он умоляет о собственном счастье. – Только подумайте! Вы избавлены от величайшего зла, порожденного браком, который сами считаете ошибкой. Представьте, что суровый ангел заметил вас на дороге зла, схватил за руку и показал ужас той жизни, от которой необходимо спастись. Подумайте обо всем случившемся как о предстоянии и извлеките правильный урок. Вы непременно станете одной из лучших женщин, рядом с которой люди буду радоваться, что появились на свет.

Слова подействовали на Гвендолин подобно прикосновению чудодейственной руки. Она почувствовала, как в ней просыпается могучая сила духа. Божественная надежда на моральное возрождение полна вдохновения, а душа, перед которой мы склоняемся в безусловной любви, дарит нам веру в себя. Однако новая жизнь Гвендолин казалась неотделимой от жизни Деронды. Впервые после ужасного события в море густой румянец покрыл ее лицо и шею, но она молчала.

– Не смею вас утомлять, – проговорил Деронда, протягивая ей руку на прощание.

Испугавшись, что он сейчас уйдет, Гвендолин молча вложила свою ладонь в его.

– Вы еще явно нездоровы, – добавил он, сжимая тонкие пальцы.

– Я не могу спать, – ответила она грустно и, вздрогнув от леденящего страха, добавила: – Видения никак не уходят, повторяются снова и снова.

– Постепенно острота воспоминаний смягчится, – заверил Деронда, не в силах выпустить ее руку и решительно уйти.

– Сэр Хьюго обещал приехать в Диплоу, – сказала Гвендолин, ухватившись за заранее подготовленную фразу. – И вы тоже обязательно приезжайте.

– Возможно, – ответил Деронда, но, почувствовав, что говорит холодно, поспешно добавил: – Да, приеду. – И крепко сжал ее руку, показывая, что прощается.

– А сюда вы больше не придете, пока я в городе? – с робкой грустью спросила Гвендолин, опять побледнев.

Что оставалось Деронде?

– Если я могу принести вам пользу… если вы желаете меня видеть… обязательно приду.

– Я должна этого желать, – пылко подтвердила Гвендолин. – Иначе откуда взять силу? К кому еще обратиться за помощью? – Снова подступили рыдания.

Страдание отразилось на лице Деронды. Он выглядел несчастным, когда пообещал:

– Я непременно приду.

Гвендолин заметила эту перемену, однако ожидание новой встречи взяло верх над всем, и в душе воскресли надежда, воодушевление и отвага.

– Не расстраивайтесь из-за меня, – произнесла она тоном нежного убеждения. – Я запомню каждое ваше слово – все до единого. Я запомню вашу веру в меня и постараюсь ее оправдать.

Гвендолин твердо посмотрела Даниэлю в лицо и опять подала руку, однако на губах не появилось даже тени улыбки. После смерти мужа она никогда не улыбалась. Стоя в неподвижном молчании, она напоминала печальную статую той Гвендолин, чей смех всегда раздавался среди самых серьезных людей.

Печаль пронзила сердце Деронды. Можно ли представить более трудное положение для мужчины, полного нежного сочувствия, но наделенного благоразумием и предусмотрительностью? Лишь он один знал истинную причину страданий Гвендолин: оттолкнуть ее от себя означало бы обречь на опасное одиночество. В то же время Деронда понимал, что рано или поздно в их отношениях наступит мучительный перелом.