Читаем Дальгрен полностью

…я мародер нутряного города, слабый, как темнота, что трясется от каждого шага, и мырга, и стука сердца. Дивясь, как его страх подарил мне цель, я вразвалку шагаю по лабиринту наименьшего сопротивления. (А где звуки?) Вот звуки – точно шорох стекла по песку или пальца в ушных каналах. Электричеством языка я признаю свою смерть, и мне хочется плакать. Эти вздохи, что я оставляю здесь, разлетятся фантомами смеха, который я не испускаю от ужаса.

Чем и завершились его витания в облаках: однако начала их он не запомнил.

– Вы не знаете, далеко вдоль этой стены до ворот? – спросил Кэмп.

– Под стеной голос в темноте странный, да? – сказал Флинт.

– А света из дома отсюда не видно? – спросил Кэмп.

Шкет спросил:

– А там еще горит свет?

Они шагали дальше.

– Вон, – сказал Шкет, – я что-то вижу… – и споткнулся о бордюр. – Эй, осторожно!.. – но не упал. Выпрямился под нервный смешок Кэмпа. Он думает, подумал Шкет, на нас едва не напали. Тьмой забинтованы только мои глаза. В остальном тело скитается на свету.

– Да, – сказал Кэмп. – Пришли.

Свет скользнул между столбами, сквозь медные решетки и шершавые сосновые доски, на расселины Флинтова лица (вспотевшего, удивился Шкет) и брызнул на лицо Кэмпа – просто очень бледное.

А я думал, только мне страшно до смерти, подумал Шкет. Повезло мне, что по моей пачке ничего не понять.

– Хосе, – окликнул Кэмп. – Хосе, это Майк Кэмп. Я вернулся. Хосе, – отчасти необязательно пояснил он, – дежурит у Роджера на воротах.

К-к-кланк: замок (с дистанционным управлением?) бренькнул, и решетки слегка раскрылись внутрь.

– Что ж. – Кэмп сунул руки в карманы. – Хочу вас поблагодарить, друзья, за… а. – Руки выпростались. – Сейчас. – Он порылся в бумажнике, поднес его к глазам. – Разглядеть бы, что у меня тут… – И достал две купюры.

Флинт сказал:

– Спасибо, – получив свою.

– Что ж, – повторил Кэмп. – Еще раз благодарю. Итак. Если прежде не увидимся, Шкет, – тогда до третьего воскресенья. – Он толкнул ворота. – Не хотите зайти, друзья?..

– Нет, – ответил Шкет и понял, что Флинт готовился сказать «да».

– Хорошо. – К-к-кланк. – Доброй вам ночи.

Флинт переступил с ноги на ногу.

– Доброй. – Потом сказал: – Мы на этих тротуарах ноги в потемках переломаем. Давай по мостовой.

– Давай.

Они сошли с тротуара и зашагали назад.

Увидишь, что внутри, через пару недель, хотел сказать Шкет, но не сказал. Еще хотел спросить, почему Флинт стал скорпионом, давно ли и что делал до того.

Они не разговаривали.

Шкет соорудил обрубки дюжины разговоров, услышал, как один за другим они сворачивают в некую взаимно неловкую область, и плюнул. Один раз подумал, что Флинт, наверно, занят тем же: некоторое время размышлял, что́ Флинту интересно про него, Шкета; это тоже превратилось в воображаемый диалог – неловкий, как и все прочие. Так что их безмолвная беседа сменила тему.

– Эти шастанья туда-сюда не стоят пяти баксов, – сказал Флинт на стыке Северной-Южной.

– На. – Шкет протянул ему свою купюру, уже помятую в кулаке (острые сгибы от пота затупились). – Десяти, я думаю, тоже не стоят. Но мне не надо.

– Спасибо, – сказал Флинт. – Эй, спасибо, чувак.

Шкет удивился и развеселился: от раздумий о том, кто таков Флинт, этот разговор его избавил.

Черной улицей они углубились в город, не включая проекторов – в память, сообразил Шкет, о солнце.

Долго они тут бродят? Три часа? Больше? Дистанция между тогда и сейчас была до отказа набита временем, когда бешеный разум ощупывал оболочки мириад фантазий и (сказал бы Шкет, если бы спросили) не происходило ничего. И о безумии: быть может, эти мгновения несообразной реальности или потерянного времени – точки (во времени, когда ничего не происходило), где оболочки рвались. Такие вещи ловчее ухватывает язык, что творится не языком, но иными мускулами. Непроизносимое заколыхалось во рту и напомнило – осияв черноту, – как в четыре года он сидел в подвале и по очереди совал в рот стеклянные шарики, синий, оранжевый и розовый, – хотел попробовать цвета на вкус.

Они миновали еще один фонарь.

Лицо у Флинта обсохло.

Очевидно, в этом городе куда угодно попадаешь дрейфом; Шкет дрейфовал по волнам кинестетической памяти. Если осознанно куда-нибудь стремиться, уличные вывески искажены дымом, тьмой или вандализмом, висят не на месте или вовсе исчезли.

Переходя Джексон, Шкет сказал:

– Я хочу вернуться на праздник.

– Да запросто, бля, – ухмыльнулся Флинт. – Чего б нет? Ты серьезно?

– Просто глянуть, что творится.

Флинт вздохнул.

На другой стороне, в дальнем конце квартала Шкет разглядел мутную трапецию.

– Свет еще не вырубили.

В грозди из трех фонарей за дверью горел один. Двери зала закрыты.

– Никого не слышно.

– Открой, – сказал Шкет Флинту в затылок, поскольку Флинт его опередил.

Флинт толкнул дверь, вошел; Шкет вошел следом.

Горели всего два фонаря; третий, в углу, погас. Общий зал опустел; в руинах и тенях валялся мусор.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Апостолы игры
Апостолы игры

Баскетбол. Игра способна объединить всех – бандита и полицейского, наркомана и священника, грузчика и бизнесмена, гастарбайтера и чиновника. Игра объединит кого угодно. Особенно в Литве, где баскетбол – не просто игра. Религия. Символ веры. И если вере, пошатнувшейся после сенсационного проигрыша на домашнем чемпионате, нужна поддержка, нужны апостолы – кто может стать ими? Да, в общем-то, кто угодно. Собранная из ныне далёких от профессионального баскетбола бывших звёзд дворовых площадок команда Литвы отправляется на турнир в Венесуэлу, чтобы добыть для страны путёвку на Олимпиаду–2012. Но каждый, хоть раз выходивший с мячом на паркет, знает – главная победа в игре одерживается не над соперником. Главную победу каждый одерживает над собой, и очень часто это не имеет ничего общего с баскетболом. На первый взгляд. В тексте присутствует ненормативная лексика и сцены, рассчитанные на взрослую аудиторию. Содержит нецензурную брань.

Тарас Шакнуров

Контркультура