Чужое отражение

Смотрю, как он медленно наклоняется ко мне, и лишь на мгновенье мне кажется, что он собирается меня поцеловать – настолько он близко. Пытаюсь перехватить его взгляд, но с этого ракурса заглянуть в его глаза мне не удается, я успеваю заметить только их блеск, и увидеть хмуро сдвинутые брови на безупречно красивом лице. А он, в свою очередь, пристально рассматривает меня, изучая будто редкое ценное барахло, диковинку, которую истинный ценитель антиквариата может случайно найти на блошином рынке…

Потом поднимает руку и ведет пальцами по моей щеке вниз очерчивая выступающую линию скул, так осторожно, словно пытаясь познать меня всю, до самого сердца, задыхающегося в клетке ребер. Его ладонь такая горячая, но я словно совсем не чувствую его касаний, меня ими не напугать, у меня на них иммунитет. Мое тело и так сплошь покрыто отпечатками его прикосновений, словно шрамами.

Я хочу и не хочу ехать. Все слилось в какой-то безумный клубок. Настоящее и прошлое спутались между собой нечеткими краями, тесно переплелись, и мне сейчас совершенно непонятно, за какой конец нужно потянуть… где обрывается минувшее и начинается действительность.

– Ты хочешь увидеть своих родителей… – шепчет мне в ухо, едва не касаясь губами мочки, опаляя горячим дыханием, так что жар мгновенно перетекает по моему телу от шеи куда-то в пятки. – Я все правильно понял?

– Правильнее просто некуда… – решительно цежу сквозь зубы, приняв решение.

И стоило мне это сделать, как напряжение сразу отпускает, как и Марк, который делает шаг назад, отходит в сторону, и открывает для меня заднюю пассажирскую дверь, предлагая без дальнейших раздумий перебраться в теплый уютный салон дорогого внедорожника.

Стоило нам сесть внутрь, и машина, глухо зарычав, почти сразу срывается с места, и Богдан, даже не думает спрашивать, куда ему ехать, а меня не покидает странное чувство, что все это, и даже моё опрометчивое единоличное решение, было заранее спланировано и хорошо подготовлено…

***

До старой типовой пятиэтажки в пригороде доехали быстро и практически в полном молчании. Каждый из нас думал о чём-то своем…

Только когда прибыли на место, Марк тихо спросил:

– Одна пойдешь?

– Да… – тут же спешно ответила я, – наверное, лучше будет, если я одна.

Вышла из машины, тихо, до щелчка прикрыв за собой пассажирскую дверь и, подняв голову, крепко зажмурилась, глубоко вздохнув, позволяя своим легким наполниться вечерним воздухом… остужая первым серьезным ноябрьским морозом свои кипящие эмоции…

А потом заставила себя открыть глаза и посмотреть на темный фасад ветхой хрущёвки, глупо пересчитав все, освещенные желтым электрическим светом, окна на нем. Я уже знала точный адрес: подъезд, этаж, квартиру, вот только почему-то медлила…

***

Шумно выдохнув, я берусь за ручку и, решившись, тяну подъездную дверь на себя.

На нужную мне жилую площадку второго этажа я поднималась медленно. Мне казалось, что количество ступенек до нее было таким символичным, словно это мои прожитые годы в детском доме. Деревянный поручень на перилах старой лестницы родительского дома жалобно поскрипывал даже под моей невесомой ладонью, то ли жалуясь на судьбу, то ли о чём-то печально предупреждая меня.

Вот она дверь. Вот звонок. И меня с моим прошлым разделяет лишь пара минут…

Слышу, как за дверью перекрикиваются мои родители, на повышенных тонах разговаривая друг с другом, доносится негромкое бормотание дурацкой передачи по телевизору, где-то рядом вода с громким клокотанием уходит в сливную трубу…, а в нос ударяют многочисленные запахи, щекочущие ноздри: еды, несвежей одежды, сбежавшего кофе и еще чего-то неопределенного…

Жизнь внутри кипит – там моя жизнь, но без меня.

Из ступора меня вывел резкий, неприятный для слуха гудок дверного звонка, прогремевший в глубине квартиры. Смотрю на свою руку, нажавшую на кнопку, и будто вижу ее впервые, словно не моя, я не узнаю её… резко отдёргиваю и прячу за спину. За стеной раздается громкое витиеватое ругательство, торопливые, видимо детские, шаги и шорох. Кто-то останавливается совсем близко, дверная ручка вздрагивает, раздается глухой щелчок и дверь, наконец, распахивается…

На пороге стоит босая девочка лет восьми с жемчужно-белыми, как у меня волосами: маленькая, смешная в своем, явно ей большом, застиранном махровом халате. Переминается, поджимая от подъездного холода пальцы на ногах, смотрит на меня своими большущими серыми глазами и, неожиданно, громко кричит:

– Мам, тут Дашка приехала!

– Ну наконец-то! – ворчливо воскликнул голос откуда-то из глубины темного неосвещенного коридора. – Соизволила явиться!

На свет вышла стройная женщина, на незнакомом лице которой все еще сохранились следы былой красоты. Ее белые волосы были кое-как уложены на затылке, поэтому торчали во все стороны, а через плечо было переброшено кухонное посудное полотенце, о которое она вытирала мокрые руки. Я невольно подумала о том, что если бы она ухаживала за собой, пользовалась макияжем и носила более современную прическу, то могла бы выглядеть куда моложе своих лет.