Чужое отражение

– Жив. Он с новой женой живет в Швейцарии, благополучно передав бразды правления единственному сыну около десяти лет назад, при котором я несколько лет исполнял роль невидимого наставника. Время прошло, мой мальчик вырос, и теперь ему снова понадобилась моя помощь.

– Мальчик вырос и тут же выгнал вас с должности своего помощника? – не удержавшись, съязвила я.

– Что, вы, Катенька! Я ушел на заслуженную и высокооплачиваемую пенсию, которую очень ждал. Но готов откинуть в сторону любимые шахматы и снова заняться нелегким, почти ювелирным делом.

– Ювелирным?

– Это так, к слову, ностальгические воспоминания… Марк очень усердный мальчик, усидчивый. Чтобы привить ему почти неисчерпаемое терпение в работе с многочисленными документами, я предложил заняться ювелирной работой. Он подхватил мой совет. Но Марк не изготавливает украшения сам – только создает предполагаемые коллекции, рисуя наброски эксклюзивных украшений, которые потом обретают свою форму, под чутким руководством профессиональных ювелиров. Именно это страстное увлечение подняло фирму его отца на новую ступень, максимально расширив спектр возможностей в горнодобывающей отрасли.

– А меня? – с энтузиазмом подхватила я, – Чему вы можете научить меня?

– Может быть, игре в шахматы? – заулыбался он. – Тебе сейчас это крайне необходимо. Тут нужно анализировать и просчитывать игру до десяти ходов вперед!

Понимаю, как он прав, и как не права я, предполагая, что самостоятельно и в одиночку смогу справиться с непрерывным потоком массовой детальной информации на новой должности… Мне очень нужна была помощь! Сейчас я находилась на самой грани очень большого срыва, и меня держало только осознание того, что мне нельзя срываться, надо жить, цепляясь, царапаясь и рвать за жизнь, срывая ногти, по возможности, выкарабкиваясь из серых, однотонных будней.

Марк же – отдельная тема для моих размышлений.

Я была уверена, что он заурядный мажор, который самостоятельно не добился ничего в своей жизни, прибрав к рукам денежки своего отца. Сейчас картина вырисовывалась иная. Это, конечно, в корне не поменяло моего к нему отношения, но довольно существенно сдвинуло планку-ограничитель в сторону эмоционального потепления между нами.

***

К концу рабочей недели меня не держали ноги!

Удивительно, но, как оказалось, возня с бумагами, которым нет конца и края, выматывает больше, чем многочасовая работа с целой группой неугомонных семилеток. Привыкать к новой должности всегда сложно, и сейчас я испытывала стресс не столько от страха, что не справлюсь с возложенными на меня обязанностями, сколько от тревоги, как мое назначение воспримут коллеги.

Я и сейчас отчетливо помню тот самый первый день понедельника, как тряслась, стоя перед наблюдательным взглядом всего коллектива, пряча от них дрожащие руки за спину, сцепляя между собой ледяные от волнения пальцы, пока меня, в должности директора, представлял всем Аркадий Абрамович. Я рассчитывала, что мы упустим этот обязательный порядок, учитывая то, что каждый из работающих здесь, был знаком со мной далеко не первый год, но все это оказалось стратегической необходимостью, на которой настоял мой «невидимый», но такой напористый помощник.

Перед ними я чувствую себя голой.

Смотрю на лица тех, кого еще недавно очень хорошо знала, и поражаюсь, как моментально изменилось их отношение ко мне в связи с моим неожиданным назначением. Все они глядят на меня, и в глазах каждого второго из них я читаю недоверие, граничившее с враждебностью. Есть и такие, которые еще не определились в своем отношении ко мне, как к новому руководителю, пока не верят в меня, поэтому нерешительно отводят глаза в пол, не желая сейчас вступать в открытое противостояние. Все они почему-то напрочь забыли, что еще вчера я сама стояла в этой запуганной слитной людской массе, и покорно ждала безрассудных, порой парадоксальных приказов директрисы, безропотно их выполняя.

Очевидная несправедливость толкает меня на ответный шаг, и мои руки больше не трясутся. Я высоко поднимаю голову и без нот волнения, заметных хоть немного внимательным людям, встречаю гневным взглядом тех, кто решает, что может встать у меня на пути.

«Смотрите на меня, – бунтует все во мне. – Мне вовсе не стыдно за то, что я хочу сделать чью-то жизнь, в этом, забытом Богом уголке, родного мне детского дома, лучше!»

Коллеги виновато отступают, расступаются, а потом и вовсе понемногу расходятся каждый по своим делам… а я чувствую, как мне на плечо ложится почти невесомая рука Аркадия Абрамовича. Этот отеческий жест я расценила, как сдержанное одобрение, и без колебаний взяла его под другую руку, которую он галантно согнул, предлагая мне вместе с ним покинуть небольшой актовый зал.

– Толпа всегда готова слушать человека, одарённого сильной волей и умеющего действовать на неё внушительным образом. Люди в толпе теряют свою волю и инстинктивно обращаются к тому, кто ее сумел сохранить… Я готов буду помогать тебе дальше, но не буду делать это постоянно: этим я принесу тебе только вред.