Вот почему подлинная свобода неизбежно зависит от подлинного знания и подлинной здравости ума. В той самой мере, в какой чего-либо из этого недостает, свобода отсутствует. А вместе со свободой исчезает вина. Никакой ум, обладающий хотя бы проблеском сознания реальности, не лишен полностью свободы; но точно так же никакой ум, кроме обладающего абсолютно неповрежденным сознанием реальности, не свободен полностью. Именно поэтому мы обоснованно проводим различие между поступками, совершенными compos mentis[34], и поступками, совершенными non compos mentis[35], и именно поэтому мы устанавливаем чью-либо умственную дееспособность или недееспособность в значительной мере исходя из того, насколько четко он или она понимает разницу между действиями, идущими ему или ей во благо, и действиями, не идущими во благо. Мы знаем, что желание счастья является по своей сути здоровым, а желание того, что может лишь сделать несчастным – если только не ради некоего большего блага, – есть по существу следствие какого-то умственного расстройства. К тому же христианам надлежит верить, что Благо есть не просто вопрос личной оценки, но объективная истина – собственно, сам Бог, само основание реальности, который есть не просто одна из истин, но Истина как таковая. Ум, который сообразован с Ним, есть само определение умственной здравости: полностью рациональный акт, соединенный со своими единственными подлинными основанием и целью. Поэтому для того, чтобы мы были свободными, должно иметься подлинное соответствие между нашим умом и структурой реальности, а также рациональная осведомленность с нашей стороны о том, в чем состоит осуществление или крах человеческой души. Там, где в душе отсутствует эта рациональная осведомленность, в воле может иметься лишь бесцельность, неопределенность неприкаянной жертвы обстоятельств, что есть худшее порабощение случайному и бессмысленному, какое только можно представить. И если существует вечная погибель как результат вечного отказа от покаяния, то она должна также быть результатом вечного неведения и потому вообще не иметь никакого отношения к свободе. Поэтому вечное свободное отвержение Бога не только выглядит неправдоподобно – оно представляет собой бессодержательную в логическом отношении идею.
Возможно, у меня не получится полностью избавить от беспокойства тех, кто опасается, что всё это равнозначно своего рода метафизическому детерминизму воли. Разумеется, это своего рода детерминизм, но лишь на трансцендентальном уровне и лишь поскольку разумное воление, чтобы вообще чем-либо быть, должно быть детерминированным (определенным). Разумная воля есть по природе способность к интенциональному действию и потому должна существовать в качестве ясного отношения между (выражаясь аристотелевским языком) «источником движения» внутри нее и вызывающей это движение «целью» – то есть между ее действующей и конечной причинами. Свобода есть отношение к реальности, которое подразумевает освобождение от заблуждения. Этот божественный детерминизм, направляющий к трансцендентному Благу, есть, таким образом, именно то, что для разумной природы есть свобода. Даже Бог не мог бы сотворить разумное существо, не ориентированное на Благо, – как не мог бы сотворить реальность, в которой 2 + 2 = 5. Этим не отрицается, что внутри этого отношения между источником воли и ее целью в Благе (того, повторюсь, что Максим Исповедник называет нашей «природной волей») имеется значительное пространство для свободы выбора между различными ограниченными альтернативами (что Максим называет «гномической волей»), а также значительное пространство, позволяющее отклониться от идеального пути. Но даже в таком случае, если разумному творению – ум которого полностью здоров и которое обладает способностью подлинно знать суть и последствия стоящего перед ним выбора – позволено, без принуждения со стороны какой-либо внешней по отношению к его природе силы, сделать выбор между единением с Богом в блаженстве, которое полностью осуществит его природу в ее глубочайших устремлениях, и отделением от Бога, которое приведет к бесконечному страданию и полному отсутствию удовлетворения его природы, возможен только один подлинно свободный выбор. Глупец мог бы сунуть руку в огонь; но тотчас не отдернул бы ее только сумасшедший. Утверждение, что единственно здравая и потому свободная естественная цель воли есть Благо, проблематично не более, чем утверждение, что единственно здравая и потому свободная естественная цель интеллекта есть Истина. Разумный дух мог бы с таким же успехом желать зла на том основании, что оно подлинно зло, с каким интеллект мог бы верить во что-то на том основании, что оно несомненно ложно. Так что и впрямь существует изначальный и окончательный божественный детерминизм интеллекта и воли творения, и именно поэтому в тварной сфере существует такая вещь, как подлинная свобода. Как на кресте (Ин 12:32), так и во всём бытии Бог освобождает души, привлекая их к себе.
IV